За журавлями - страница 17

— Давай, — согласился Сенька и тоже чиркнул по зубам ногтем.

На мальчишеском языке это означало — «дружба до гроба».

Затарахтела машина. Скоро в избу вошел Юст, и ребята притихли.

— Сейчас на печку, боров, полезет греться, — шепнул Петька.

Сенька уже собрался уходить, как вдруг распахнулась дверь и в сени втолкнули человека. За ним ввалились Абашкин, Ганс с курицей в руках и переводчик. Все прошли в избу. Ребята прислушались.

— Пришли мы к Гуськовым, — начал рассказывать Абашкин, — а он в избе сидит. Сначала не узнал его, а потом признал — Рубцов это, из Федоровки.

Ребята тихонько приоткрыли дверь: за столом в мундире и в домашних тапочках сидел Юст. Остальные стояли.

— Правильно, Рубцов я… Павел Матвеевич, — спокойно ответил задержанный, и ребята сразу его узнали. — К Гуськовым зашел, они мне родня дальняя.

Переводчик вопросительно посмотрел на Абашкина.

— Десятая вода на киселе, — ответил Абашкин.

— Как это: вода на кисель? — не понял переводчик.

Староста начал объяснять, запутался, и немец, не дослушав его, спросил, показывая на котомку Рубцова:

— Что есть в мешок?

Рубцов снял с плеча мешок, развязал его и выложил на лавку сапожную лапу, молоток, коробку с гвоздями, клубок ниток, кусочки кожи и сапожный нож с косо заточенным лезвием.

— Ты есть сапожник?

— Приходится сапожничать. По чужим деревням ходить. Своя сгорела.

— Это есть прафда, что ефо дерефня сгорель? — спросил переводчик Абашкина.

— Так точно.

— Кем ты был до войны, Рубцоф?

— Колхозником.

— Бригадиром он был, а не простым колхозником, — вставил Абашкин.

— Ну и что, — усмехнулся Рубцов, — велика должность — бригадир. Девять баб под началом… Тебе вон государство сельпо доверяло, — сказал он Абашкину. — Да и в Осоавиахиме ты был.

— Что такое Осо-а-ви-а-хим? — еле выговорил переводчик.

— Общество активного содействия Красной Армии, — не замедлил ответить Рубцов.

Переводчик подозрительно взглянул на Абашкина. Тот, скосив свой левый глаз больше обычного, начал оправдываться:

— Все там были, в Осоавиахиме этом… И ты, Рубцов, там состоял.

— Верно, состоял, — согласился Рубцов. — И чтобы тебя не утруждать, Абашкин, я сам про себя всю правду господину начальнику расскажу. — Рубцов обратился к Юсту: — Мне скрывать нечего. Семью имею: жену с дочкой. В Челябинск их еще до войны отправил. У меня там теща…

— Что есть теща?

— Теща, — услужливо начал объяснять Абашкин, зачем-то загибая на руке палец. — Теща — это евойной фрау будет матка.

— Поняль… матка.

Рубцов продолжал:

— На финской войне воевал. Ранен был… А вот против фюрера не пошел.

— Да ты по хромоте своей не пошел, — вставил Абашкин.

— Хотя бы и так. Тебя тоже по косому глазу в военкомате забраковали.

Абашкин промолчал. Переговорив с майором, переводчик сказал:

— Майор будет посмотреть, как Рубцоф починяйт ефо сапоги.

Подали сапоги. И пока Рубцов, приладившись на лавке, ставил новые набойки на высокие каблуки майорских сапог, все молча наблюдали за его работой. Ловко забив последний гвоздь, Рубцов передал сапоги переводчику. И тот, снова посоветовавшись с майором, сказал:

— Рубцоф пойдет работайт наша сапожная мастерская.

— Это зачем же, господин майор, — запротестовал Рубцов. — Я по деревням больше заработаю.

— Приказ надо выполняйт, — строго сказал переводчик. — Будешь убегайт — пофесим на верефка.

В шалаше, куда Петька и Сенька ходили теперь ловить птиц вместе, состоялся тайный разговор, и ребята решили вредить немцам.

— Будем с тобой вроде партизан, — сказал Петька. — Я буду командир, а ты комиссар.

— Это почему ты командир? — возразил Сенька. — Давай тащить жребий.

Он взял соломинку, разломал ее на две — одну побольше, другую поменьше, зажал в кулаке и протянул Петьке. Тот вытянул жребий командира.

— Теперь законно, — сказал Сенька. — А что мы с тобой делать будем?

— Как — что, — удивился Петька. — Подожжем клуб — все фашисты и погорят.

— Хорошо бы, — одобрил комиссар. — Да только вся деревня сгореть может. И клуб жалко…

— Ну тогда давай ухлопаем Абашкина.

— Давай, — согласился Сенька. — А как?

— Я у солдат гранату сопру, и мы ее Абашкину в избу кинем. Ночью.

— Законно, — сказал Сенька. — А когда Абашкина ухлопаем, дальше что делать будем?