За журавлями - страница 9
В толпе гоготали, мужичка подбадривали, давай, мол, еще, хорошо поешь. И тут подошел городовой… Но мужичок не растерялся, и, не переставая приплясывать, обращаясь к городовому, тут же сочинил:
— Но, но, но… — гаркнул городовой. — Я при исполнении… Расходись!
По воскресеньям дядя Костя вместе с Авдеем собирали рабочих за город, будто бы на рыбную ловлю, и проводили с ними там военные занятия. Обучали разбирать и собирать винтовку. Оружие с собой не брали, оно было заранее спрятано на месте, в небольшом ельничке, недалеко от речушки, где удили рыбу. Тут же, на берегу читали запрещенную литературу. Дядя Костя разъяснял революционную линию большевиков, от него мы часто слышали имя Ленина, вождя и учителя трудового народа. Позже мы узнали, что дядя Костя член РСДРП (б) и что он еще в 1905 году обучал рабочих политграмоте и военному делу.
После занятий рабочие варили уху, играли на гармонии, слушали Шурку.
— А ну, Шура, заверни что-нибудь, — часто просили его, — ну хоть про герцога…
Шурка доедал уху, облизывал ложку, клал ее в карман своих широченных брюк (ложку он носил с собой всегда) и начинал:
— «Я здеся», — сказал герцог, и Розалия, услышав его голос, на цыпочках вышла на балкон в своем легком платье. Луна осветила ее бледное лицо и ажурные кружева на рукавах… Тонкие запястья ее рук казались из фарфору… «Где ты, Антуан, я не вижу тебя?» — «Я здеся, мой ангел! — воскликнул молодой герцог. — Я люблю тебя!» — «Ах!» — воскликнула Розалия и наклонилась, чтобы поцеловать Антуана…»
Шурка мог читать долго, но иногда его останавливали.
— Давай что-нибудь наше, про рабочих.
— Про рабочих не знаю, — признавался Шурка. — Книжки не попадались.
— Плохо, брат, надо, чтобы и про нас, про рабочих, написано было…
Внезапно арестовали Авдея. Делали обыск и у Пановой. Городовой долго расспрашивал у Тимохи про брата: не связан ли он с кем-нибудь из большевиков и не говорил ли что-нибудь против войны и царя? Тимоха отвечал, что брат, кроме рыбной ловли и охоты, ни о чем с ним не разговаривал… От железнодорожников мы узнали, что километров за пятьдесят от нашей станции отцепились два последних вагона с военным снаряжением. И что прицеплены они были будто бы не как положено.
— Ты, Тимоша, не горюй, — успокаивал Тимоху дядя Костя, — Авдея долго держать не должны… По всей линии сцепщиков арестовали… Вагоны могли отцепить на любой станции.
Так оно и вышло: через четыре дня Авдея выпустили. Но в городе он был недолго. Осенью его «забрили» в солдаты.
Наступил 1917 год.
В январе забуранило. Ветер гулял по улицам, пролизывая до костей плохо одетых, срывал с давно нечиненных крыш ветхое, ржавое железо. По ночам неоторвавшиеся листы так грохотали, что казалось, будто в городок наш пришла война.
В конце января к дяде Косте прямо на завод пришел солдат и принес весточку от Авдея. Солдат ездил под Питер с санитарным поездом и теперь возвращался снова на фронт.
— Ну, как там? — спросил дядя Костя.
— Что — как… Ноги ваш Авдей отморозил. Должон поправиться.
— А в Питере как?
— В Питере, говорят, беспорядки: рабочие бастуют, требуют кончать войну. С харчами худо…
— Ну, а на фронте?
— Так же и на фронте. Солдаты с немцами братаются. Того и гляди: штык в землю — и по домам… Офицеры лютуют…
В начале февраля в мастерских произошла стычка с хозяином. При обходе Щукин, увидя, что Тимоха опиливает грубую болванку не драповым, а личным напильником, заорал:
— Эдак ты год будешь шмурыгать, дурень! Драчевым сперва начинать надо! Теперь мне понятно, почему заказ медленно выполняется… Лукич, начисли на него двойной штраф.
— Будет исполнено, — отозвался стоящий за спиной хозяина мастер.
Все бы, может, на этом и кончилось, но вмешался пожилой слесарь Савичев.
— Это как же понять — двойной штраф, Фрол Романович? Да у тебя на складе ни одного драчевого напильника путного нет. При чем тут рабочий…
Хозяина обступили слесаря.