За журавлями - страница 8

Я пошел в контору лабаза и объяснил кладовщику, что пришел открывать замок. Он подозрительно осмотрел меня: хотя мне и шел тогда уже шестнадцатый год, но ростом я был небольшой, одет плохо. В контору, с верхнего этажа, но крутой шаткой лесенке спустился сам купец, похожий на гирю «пудовичок» — голова маленькая, туловище большое, круглое.

Увидев меня, спросил:

— Струмент есть?

— Есть.

— У, ирод! — цыкнул он на кладовщика, видно, за то, что тот потерял ключ. — Валандайся теперь с вами.

Подошли к лабазу. На воротах висел увесистый чугунный замок. Я попросил кладовщика найти какую-нибудь подставку, так как до замка, из-за своего малого роста, я не доставал. Пока искали подставку, толпа мужиков сгрудилась возле ворот, притихла, с любопытством наблюдая, что сейчас будет. Откроют ли замок лабаза или нет? Принесли ящик. Я взобрался на него и внимательно осмотрел замок, внушительный размер которого вызывал у всех невольное уважение. По своему опыту я уже знал, что большой висячий замок устроен обычно просто и его намного легче открывать, чем маленький. Прикинув в уме что и как, я взял стальной, загнутый кочережкой пруток, нащупал внутри замка подвижную, запирающуюся часть и, как рычагом, резко нажал влево. С легким щелчком замок открылся. Двумя руками я передал его самому Скворцову.

От неожиданности купец остолбенел. Вытаращив глаза, он обалдело глядел то на замок, то на меня. Замок, которому он доверял охрану своего немалого богатства, был открыт в один миг каким-то невзрачным пареньком.

Мужики зашумели.

— Вот это да… Ловко!

— Маленький, а раз… И ваших нет!

— Может, взломщик али из полиции?

— Сам ты, балда, взломщик, — обиделся стоящий в толпе молодой парень в замасленных штанах, видно из мастеровых. — Такими словами рабочего человека обзываешь… Слесарь это из Щукинских мастерских. Ясно?

— A-а… Тогда понятно.

Я собрал свой инструмент, вытер ветошью руки, хотя они у меня были совсем не грязные, и пошел к себе на завод.

Толпа почтительно расступилась…

В городе начались забастовки. Бастовали железнодорожники, рабочие с льнозавода, бастовали и мы. Щукину надо было выполнять военный заказ, и он быстро согласился с требованиями рабочих. Уменьшены были штрафы, увеличены расценки за слесарные работы, отменен вычет с рабочих за сломанные сверла (сверла ломались очень часто).

Несмотря на то что жалование у рабочих выросло, жизнь в городе становилась все тяжелее и дороже. Совсем пропала соль и мука. Мужики почти перестали привозить на базар мясо. Мы с Тимохой по-прежнему ели одну похлебку. Даже кости тетка Марья покупала не такие наваристые, как раньше. Иногда, по ее просьбе, мы с Тимохой ходили на базар. Там раз в неделю продавали дешевую конину, которую привозили прямо с бойни. (Военное ведомство сдавало на бойню забракованных или раненых лошадей.) На базаре почти ничего не было, но народу толкалось много. Обсуждали положение на фронте, говорили о том, что солдаты в армии отказываются идти в наступление, братаются с немцами, которым тоже осточертела война. Ходили слухи, что будто бы министры сами хотят сместить неспособного вести войну царя и заставить его отречься от престола… А пока подрастет его малолетний наследник, державой будто бы управлять будет великий князь Михаил — брат царя, он и доведет войну до победного конца.

— Это кто же он такой будет, Михаил? Навроде царя, что ли? — спрашивали любопытные.

— Вроде того… Регентом, говорят, называется.

— Регентом? Это что ж такое — регент?

— Ну, как тебе сказать: навроде помощника при малолетнем. Несмышленый еще парнишка… Стало быть, ему нужен помощник… Регент…

— A-а… Понятно.

— Не нужон нам этот регент, — ворчали мужики. — Надо свою власть устанавливать… Чтобы все было по-справедливому… Земля чтобы крестьянам отошла… С германцем замириться надо…

На улице, на вокзале, в лавках открыто ругали министров и царя. Царя, впрочем, уже ругали все. Даже лавочники и купцы были недовольны большими налогами в пользу победы «расейского» оружия. Помню, у чайной собралась толпа. Окружили подвыпившего мужичонку, сапожника или мастерового. Приплясывая, он напевал частушки. Частушки были, видно, собственного сочинения, а пел он их на мотив известной тогда песенки «Ухарь-купец».