Заброшенная дорога - страница 23

Аларих взглянул на него сожалеюще.

— Ты до сих пор рассуждаешь как простой гот. Добыча, слава… Учись рассуждать как король, брат. В чём, по-твоему, цель этой войны? Чего ради мы четвёртый год шатаемся по Италии — воюем, вступаем в переговоры, опять воюем?

— Ради добычи и… ради земли для нашего народа, — уже не так воодушевлённо ответил Атаульф.

— Именно! Ради плодородной римской земли с выходом к морю, с богатыми городами и отличными дорогами. Только ради этого я унижался как собака перед Гонорием. Я по первому его оклику останавливал войну и бежал на переговоры и каждый раз уступал и уступал, терпел насмешки его послов, сносил оскорбления — что угодно, лишь бы получить право поселения в Италии или Далмации, да хоть в несчастной Паннонии, которая и так по сути наша! И каждый раз это кончалось одинаково. Римляне предательски били в спину, и нам снова приходилось воевать. Не для того, чтобы пограбить и вернуться за Дунай! А только чтобы показать римлянам нашу силу, укрепить позиции и снова вернуться к переговорам! Но…

Они дошли до конца галереи и развернулись. Стена, что Домициан в вечном страхе перед покушениями приказал облицевать полированным селенитом, зеркально отражала их рослые фигуры в красных плащах.

— …Но всё бесполезно, — закончил Аларих. — Они не идут на соглашение ни на каких условиях. И после взятия Рима — переговоры больше невозможны. С моей стороны — это признание провала. Я ушёл бы в Паннонию, но войско требовало добычи. Пришлось брать Рим.

— Но почему мы не можем поселиться в Италии без спроса? — удивился Атаульф. — Ведь сила действительно на нашей стороне!

— А время и деньги — на их. Ну засядем мы в Италии, и что? Торговать с другими провинциями нам не позволят, морские порты заблокируют. Гонорий тем временем замирит Галлию и Испанию, привлечёт свежие войска с востока, подкупит ругов, вандалов, гуннов…

Атаульфа передёрнуло.

— Сукины дети гунны!

— А-а, вспомнил, как Олимпий с тремя сотнями гуннов побил тебя при Пизе? Ты меня понимаешь. А Радагайса помнишь? С ними были лучшие из лучших, но когда конница Ульдина втоптала их в землю под Флоренцией — те, кто выжил, теряя штаны, побежали сдаваться Стилихону…

— Пусть так. Но почему римляне до сих пор на нас не бросили свежие войска, не наняли гуннов?

— Правильные слова. Вот ты и начинаешь рассуждать как король. Потому что Гонорий не хочет, чтобы рядом с ним появился очередной герой-спаситель империи. Ведь именно после победы над Радагайсом он стал смотреть на Стилихона как на врага. Победы таких, как Стилихон — угроза Гонорию, а наши грабежи — не угроза. Римляне проклинают Гонория за слабость, и он действительно слаб, но пока он не позволяет выдвинуться кому-то более сильному — он в безопасности. Мы для него — меньшее зло, чем тот, кто мог бы разбить нас. Вернее, были меньшим злом. До вчерашнего дня.

Они миновали арку, ведшую во внутренние дворы дворца. Неподвижные часовые стояли в проходе лицом друг к другу. Солнце поднималось и укорачивало тени обелисков на дорожках и трибунах Большого цирка.

— Ещё два дня на разграбление, и нам придётся уйти, потому что кончатся съестные припасы. На север нам хода нет. Гонорий теперь напряжёт все силы, помирится с Константином, пойдёт на всё, но за взятие Рима отомстит. В Умбрии или Лигурии нас встретят в горных проходах, там мы и поляжем. Нет, надо идти на юг и переправляться в Африку. Только там мы сможем прокормиться зимой, не опасаясь удара римлян. Вот только флота у нас нет. И наш обоз после взятия Города… немного вырастет. Раз в пять. Как думаешь, успеем мы захватить достаточно кораблей, прежде чем корабельщики услышат о нас и удерут из всех портов Южной Италии?

Атаульф остановился и поглядел на него вытаращенными глазами.

— Иисусе Христе! Теперь я понимаю, почему… — Он не нашёл в себе сил закончить фразу.

— Почему мы проиграли? — договорил за него Аларих. Вздохнул и снова неспешно зашагал по колоннаде. — Знаешь, лет двадцать назад я тоже недооценивал римлян. Считал, молодой дурак, что они слабаки, трусы и умеют только красиво болтать. Удивлялся: и за какие заслуги Бог так полюбил их, что наделил несметными богатствами и лучшими землями на свете? Ведь такой накрашенный, как баба, болтун наделает под себя, едва гот побежит на него с боевым кличем! И правда. Каждый раз, как мы встречали римлян в бою, они делали под себя. Только в дерьме почему-то каждый раз оказывались мы.