Забытое убийство - страница 9

Однако открытка была либо подхвачена каким-нибудь гостем, тайным филокартистом, либо скользнула в одну из многочисленных щелей: под шкаф, за кровать. Множество тонких, спрятанных между вещами пространств подстерегают человека в собственной квартире. Либо же открытка была грубо согнута пополам женой Винсента Григорьевича и канула в мусорное ведро, обнажив на линии сгиба из-под цветного глянца рваную картонную плоть. Такие открытки редко доживали до старческой желтизны.

— Жора, дорогой, — осторожно отвечал Винсент Григорьевич. — Видишь ли, я сейчас болен, у меня сильное нервное истощение... Мне рекомендовали покой, никаких эмоциональных вспышек.

— Веся! — закричал Жора. — Приезжай в Томск, я тебя у знакомого пасечника поселю, да? Пчелами любое истощение насыщается! Мед, прополис, красота народной медицины. В общем, встречаться надо — хоть умри, а встречаться. Хочешь, мы все к тебе приедем с ребятами?

— Жора, ты, может быть, не понял, — терпеливо продолжал наш герой, а голос его сам собой повышался и повышался: — Я не могу!

— Понял, Веся, только без обид. Не забывай: я тоже обидчивый. Но все же подумай! Это для твоей же пользы, дорогой. И вот еще что! Я был у Валентины Гавриловны три дня назад.

Валентина Гавриловна — мама Валеры.

— Она тобой очень интересовалась. Говорит, что немного приболела, так что всей оравой к ней мы не пойдем. Навестим поодиночке. По-моему, она особенно хочет, чтобы ты зашел к ней. Не навещает, говорит, меня Весик, потому что боится! Я посмеялся: чего ему бояться, вы такая добрая! Говорит: он знает — чего! Ты зайди, она какая-то нервная стала. Что-то ей Валера в последнее время часто вспоминается. На десятую годовщину.

— Это я обязательно сделаю. Кстати, ты не помнишь, отчего умер Валера? Какой был точный диагноз?

— Весик, я в медицине разбираюсь не сильно. Сам знаешь, каким крепким здоровьем меня Бог пожаловал. Помню, что-то с легкими, воспаление там, отек... А зачем тебе?

На следующий же день Винсент Григорьевич позвонил матери умершего друга и получил сухое, почти злое приглашение:

— Ты мог бы, конечно, и не звонить, но раз уж позвонил, приезжай. Я не очень хорошо себя чувствую, но как раз поэтому приезжай прямо сегодня. Последнее время Валера часто разговаривает со мной, а это означает, что другой случай нам с тобой может и не представиться.

— Как это не представиться? — воскликнул Винсент Григорьевич, с холодом в сердце догадываясь как.

Ответа, разумеется, не было.

Он поехал к ней на трамвае, — опять на трамвае! — осторожно шедшем по узким коломенским улочкам.

Валентина Гавриловна встретила его с козьим платком на плечах, а ускользнув впереди него в комнату, забралась на диван, чтобы укрыться еще и пледом.

Винсент Григорьевич зашел за ней, вспоминая ее радушие, пряники, варенье, настойки. Почему-то перед глазами возникли пирожки с картошкой, аккуратно обжаренные, теплые, дружелюбные. «Веся, если не хочешь потерять мое благорасположение, возьми еще пирожок», — говорила важная и веселая Валентина Гавриловна. Он с удовольствием брал. А сейчас она постарела и похудела, став такой же, как тысячи старух. Погрустневшая, она состояла сейчас, казалось, из одного чувства собственного достоинства, слегка, впрочем, оскорбленного.

В комнате Винсент Григорьевич скользнул взглядом по доброму десятку Валериных фотографий на стене, поставил на уныло пустой стол свой дежурный тортик и обратился к ней, как мог, сочувственно:

— Вы не простудились? Может, вам чего-нибудь нужно? Сейчас новых лекарств полно.

— Пока ничего страшного! Обычная ангина. Поела мороженого в кафетерии на углу и вот чего-то слегла. А скажи: мороженое, кафетерий, ангина... Это ничего тебе не напоминает?

Винсент Григорьевич раскрыл рот и опять его закрыл. Именно так начиналась пневмония у Валеры. Валера и Весик поели мороженого — помнится, взяли одинаковые порции: по смородиновому, шоколадному и ореховому шарику. Наутро у Валеры заболело горло, и он отменил совместный поход в какой-то музей — кажется, истории Петербурга. В поликлинике принялись усердно лечить ангину и проглядели воспаление легких, а когда обнаружили, было уже поздно.