Заговор, которого не было... - страница 14

Как правило, короткое расследование и — расстрел. С. Мельгунов в «Красном терроре» пишет: «Все это, конеч­но, «бывшие князья, генералы и дворяне» или «бандиты», а в действительности в огромном количестве социалисти­ческая и демократическая интеллигенция, сельские учите­ля, кооператоры, рабочие и крестьяне» (с. 85).

Как ни странно, но анализ направленности террора большевиков в 1918—1923 гг. показывает, что острие его было направлено главным образом против внеклассовой интеллигенции. «Задача террора, — говорилось в передо­вой статье первого номера «Еженедельника ВЧК», — унич­тожение идеологов и руководителей врагов «пролетариа­та». В приговорах ЧК и трибуналов говорилось иногда о снисхождении, которое делалось обвиняемому, «прини­мая во внимание его пролетарское происхождение». Но на самом деле, отмечает С. Мельгунов в «Красном терроре», «это было только вывеской, нужной в видах самой разнуз­данной демагогии». Он приводит в качестве примера сле­дователя, который, когда ему приводили арестованного, требовал: «Покажь руку! Раздеть!» И если после этого со­мнения в непролетарском происхождении получали под­тверждение, задержанный расстреливался. Газета «Прав­да», обсуждая проблемы целесообразности арестов «врагов революции», опубликовала в те годы ход обсуждения в Моссовете вопроса о прерогативах ЧК и тезиса Лациса о ненужности судебного следствия. При этом особо выделя­лось выступление некого рабочего лефортовского района в Москве Мизикина, который заявил: «К чему даже и эти вопросы? (о происхождении, образовании, занятии и пр. — пройду к нему на кухню и загляну в горшок: если есть мясо — враг народа! К стенке!» Парадокс же со­стоял в том, что мясо в те годы можно было найти скорее в горшках, как пишет С. В. Мельгунов, «коммунистических хозяйств», и, быть может, спекулирующей буржуазии, а не офицеров русской армии, дворян и разночинной интелли­генции. Расстреливали же прежде всего представителей этих слоев, да еще крупного купечества, предпринимате­лей, которые в массе своей после 1917 г. тоже голодали и в силу ряда причин даже не помышляли о вооруженном за­говоре против власти, которой явно не симпатизировали.

Правда, по воспоминаниям Ирины Одоевцевой, на обе­денном столе поэта Николая Гумилева незадолго до его расстрела действительно был кусок мяса (гонорар за его то ли выступление, то ли консультацию), — но уже сам факт, что кусок этот страшно поразил юную поэтессу, запомнив­шись на 70 с лишним лет, свидетельствует об отсутствии мяса в «горшках» российской интеллигенции 18—23 гг. Но, с точки зрения рабочего Мизикина, коли Гумилев и раз в год ел мясо, его расстреляли справедливо...

Вместе с Гумилевым расстреляли еще десятки людей, даже не поинтересовавшись, когда они последний раз ели мясо, не спросив, какого они происхождения и служили ли ранее в царской армии (ответы на эти вопросы были явно «не в пользу» дворянина, талантливого русского поэта, изве­стного путешественника, храбро сражавшегося на полях ми­ровой войны офицера). Казнили и тех, кого подозревали в участии в несуществовавшем заговоре, и тех, кто не донес на его участников (потусторонняя логика: как, скажите, можно донести на участника заговора, которого нет и не было?).

Может быть, читатели вспомнят, что в связи с реабили­тацией Николая Степановича Гумилева на страницах пе­рестроечной печати юристы уже обсуждали эту проблему, и эксперты напомнили — не было тогда и статьи такой, по которой якобы судили и расстреляли Гумилева «за недоне­сение». Статьи, действительно, не было в те первые годы советской власти. А практика сложилась такая еще в 1918 г. Так, в газете «Харьковская Звезда» от 7 июня 1919 г. было помещено обращение к населению председателя чрезвы­чайного Военно-революционного трибунала Донецкого бассейна, пламенного революционера Г. Пятакова, где были такие слова: «всякое недонесение будет рассматриваться как преступление, против революции направленное, и караться по всей строгости законов военно-революционного време­ни». Донос же объявлялся гражданским долгом и добродете­лью. Так что наши Павлики Морозовы родились не в 30-е, а еще в 20-е гг. И обаятельный Николай Иванович Бухарин, любимец всей партии большевиков (и действительно, один из лучших в ней), провозглашал: «Отныне мы все должны стать агентами Чека» (когда автору этих строк, уже в пе­рестроечные, «свободные» времена предложили написать книгу «Соратники Ленина», именно эта фраза самого сим­патичного из соратников вождя остановила его).