Замок Морганы - страница 13
— Но как ты могла предвидеть то, что я не отдам Камень Моргане?
— Предвижу вовсе не я, а великий Один. Помнишь три переплетённых треугольника, возникшие после пророчества? Они означают единство прошлого, настоящего и будущего. Для всемогущего Одина время едино. Не появись тогда этот знак, не видать бы тебе Камня. Любому артефакту нужен почтовый голубь.
========== Начало баллады и конец истории ==========
Колдунья замолчала. Золотистый пар, стелившийся по поверхности зелья, взметнулся вверх и завихрился, словно непослушный локон. Казалось, тишина, на цыпочках вошедшая в домик Ведьмы, игриво растрепала его своей прозрачной рукой. Запах сушёных трав, уютное потрескивание горящих сучьев, насмешливая нежность, время от времени проскальзывающая в глазах колдуньи, — всё это сладко одурманивало Менестреля, внушая ему мысль о том, как хорошо было бы после всех тягот одинокого странника и пережитых в замке приключений остаться здесь и наконец обрести уют и покой. Однако один образ из прошлого, ненадолго померкший, вдруг снова обжёг его память. Певец вздрогнул, но сразу же овладев собой, перевёл дыхание и заговорил:
— Рыцарей, как и Моргану, погубила излишняя самонадеянность… — Менестрель задумчиво взглянул на трепещущее пламя. — Они не пришли за помощью к тебе.
— Мимо, — усмехнулась Ведьма, — ты хотел сразить меня стрелой очередной похвалы, но снова промахнулся. Я догадываюсь, о чём ты хочешь меня попросить. Впрочем, по рукам: помощь в обмен на балладу.
— Смеёшься? Лютню я во дворце оставил.
— А ты на котомку взгляни.
Глаза Менестреля засияли от радости. К котомке была привязана новенькая лютня. Её золотистая дека, похожая на половинку диковинного плода, сладко пахла свежим лаком. Певец коснулся струн, и их нежные голоса заспорили с тишиной, царившей в домике колдуньи. Он запел:
В час, когда звуки струн расцветали в тиши,
Серебро рассыпала по бархату ночь,
Незаметно баллада коснулась души,
Полюбила певца королевская дочь.
Чтобы выполнить волю монарха-отца,
В мрачный замок Морганы спешит Менестрель.
Три больших испытания ждут храбреца:
Принести чудо-сокола — главная цель.
Его голос не был сильным, однако обладал свойством завораживать и проникать в любую душу, пробуждая чувства, не знакомые слушателю ранее. Певец задумчиво провел большим пальцем по струнам, и прозрачные звуки задрожали и растаяли, словно пар, струящийся из котла.
— А дальше? — спросила Ведьма, погружая высохшую лягушачью лапку в зелье, на поверхности которого появились мелкие пузырьки.
— Дальше я ещё не сочинил… — Менестрель пожал плечами.
— Что ж, неплохое начало баллады. Осталось лишь продолжить и закончить. Только правду приплетать не вздумай.
Она поставила лягушачью лапку в специально отведённую для нее костяную чашу и стала невозмутимо подбрасывать вверх связки травы. Связки одна за другой взлетали, и верёвочки, скреплявшие их, завязывались бантиками на прибитых под потолком гвоздях. Менестрель выжидающе смотрел на колдунью. После недолгой паузы он, наконец, взмолился:
— Ну, помоги же мне последний раз, прошу!
— Так уж и быть, — вздохнула Ведьма, — ведь ты впервые просишь искренне, без лести, только послушай одну историю, пока котёл не закипел.
Полотенце, успешно приняв форму веера, стало обмахивать певца.
— Много лет назад цыганский табор разбил лагерь неподалёку от одной из деревень. Любовь крестьянской девушки и молодого цыгана продлилась недолго. Табор уехал, а через некоторое время один небогатый художник нашёл на крыльце своего дома жалобно плачущую корзину. Добрый живописец взял на воспитание найденного младенца. Ведь учеников у него было много, а вот слуги не хватало. Поэтому едва приёмыш подрос, его научили подметать двор, бегать в лавку за молоком и хлебом, таскать воду. Ученики художника нередко взваливали на него свои обязанности, заставляя растирать краски и мыть кисти. За любую провинность они награждали приёмыша тумаками и пугали рассказами о разных чудовищах. Посылая его в погреб, мальчишки уверяли, там живёт сфинкс, который растерзает его, если тот не поторопится. Но юный слуга и не думал жаловаться на жизнь. Приёмыш считал свою судьбу самой счастливой на свете. Ведь он мог подолгу рассматривать картины. Подметая пол в мастерской, он просто блаженствовал среди них. Изображения великолепных замков, прекрасных дев и пышных садов увлекали его в волшебную страну, рядом с которой тяжёлая работа и подзатыльники мальчишек казались ему далёкими пустяками. Но случай, произошедший с ним однажды, разрушил счастливое неведение, словно карточный домик.