Занзабуку - страница 42

Покинутый муж оказывается в незавидном положении. Его семья остается без главного работника, который сооружал хижины, собирал хворост, приносил воду, собирал съедобные растения, готовил пищу, смотрел за детьми, помогал ему ставить сети. Очень скоро он убеждается, что жена крайне необходима, и отправляется за ней. Он может добиться ее возвращения, заплатив дополнительный выкуп семье жены и пообещав исправиться.

Я слышал, что отдельные неразборчивые семьи, пользуясь этим обычаем, «доят» мужчин соседних деревень, заставляя своих девушек регулярно убегать от мужей. Но, как правило, этим обычаем не злоупотребляют, и он служит только сдерживающей уздой для слишком суровых и властных мужей.

Но вот солнце опустилось за верхушки деревьев, а еще примерно через час вернулись охотники с добычей: один из них нес убитую обезьяну, другой — змею, а трое — молодую антилопу. На большой поляне зазвучал смех, и я знал, что веселятся на всех соседних прогалинах, где разместились пять сотен моих друзей. Я невольно подумал: через несколько дней поблизости не останется дичи.

Пигмеи поделили добычу согласно правилам, действующим, вероятно, уже много сотен лет. Лучший кусок получил охотник, нанесший зверю решающий удар. Другой кусок мяса бросают в лес в дар духам. Если охотник, поразивший жертву, пользовался чужим луком, владелец его также получает лакомый кусок. Отдельно награждается владелец охотничьей собаки, если она участвовала в охоте. Затем берут свою долю другие охотники, а за ними отдельные члены семейной группы.

Перед ульеобразными хижинами зажглись костры, женщины и девушки занялись приготовлением ужина, а мужчины наблюдали за ними и оживленно переговаривались. Голодные дети поменьше просили есть, а старшие молча стояли вокруг костров, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

Как обычно, пигмеи разложили пищу на листья и ели до тех пор, пока горшки не опустели. Затем женщины стали мыть посуду, а мужчины решили отдохнуть. Некоторые растянулись на земле, другие прогуливались по поляне, третьи пошли посмотреть, как ужинаю я, четвертые отправились поболтать с обитателями соседних полянок. Это лучшее время дня. Никто не ссорился, не кричал. Велись только дружеские беседы.

Сумерки сгущались. Кто-то забил в барабан. К барабану присоединилась похожая на тростинку флейта. Группа юношей стояла, прислонившись к стволам деревьев. Некоторые размахивали руками и притоптывали в такт, но никто не начинал танца. Я терпеливо сидел, ожидая дальнейшего.

Вот один из юношей отделился от дерева, вышел вперед и начал пританцовывать, смеясь и хлопая в ладоши. К нему присоединился его сосед. Казалось, по поляне прокатилась волна веселья, и всех пигмеев охватило желание танцевать. Через мгновение на середину поляны выбежало пятнадцать танцоров. Размахивая руками, притоптывая, напевая и смеясь, они образовали круг. Барабаны забили веселее и ритмичнее, гул наполнил лес.

Когда всем весело и барабанщики знают свое дело, бамбути танцуют без перерыва четыре-пять часов. А если на небе полная луна, они могут танцевать всю ночь напролет, танцевать самозабвенно, в бешеном темпе, под несмолкающий грохот барабанов. Но в этот день танец продолжался всего часа два.

Вскоре совсем стемнело. В хижинах зажигали костры, чтобы «выжить» насекомых и отпугнуть ночных хищников. Пигмеи начали расходиться по домам, и поляна постепенно опустела.

Я сидел перед своей палаткой, наблюдая за красными отблесками костров и прислушиваясь к звукам джунглей. Ночью в лесу тихо, потому что смолкают попугаи и другие птицы и обезьяны. Лишь изредка зарычит леопард, зловеще и неприятно закашляет гиена или закричит сова. Однажды я не мог заснуть почти всю ночь, разбуженный жутким, душераздирающим, похожим на человеческий, криком лемура.

Наконец я вошел в палатку и, едва успев лечь, мгновенно заснул. Ночью я внезапно проснулся. Я лежал, напряженно вглядываясь в темноту, тревожно прислушиваясь и недоумевая, что же могло пробудить меня от крепкого сна. Не было слышно ни звука. Молчание, окутывавшее землю, было глубоким и безбрежным, как океан.