Западная философия от истоков до наших дней. Т. 1–2. Античность и Средневековье - страница 34

4. Софисты провозгласили свободу духа в противовес традиции, нормам и кодификациям, продемонстрировав тем самым неограниченную веру в разум. По этой причине они заслужили именование греческих просветителей".

5. Софистика не представляла собой единого круга мыслителей. Она представляет собой комплекс независимых друг от друга усилий, удовлетворяющих идентичным запросам соответствующими средствами. Каковы были эти запросы, об этом уже сказано. Что же касается независимых усилий, то необходимо выделить три группы софистов: 1) крупные известные мастера первого поколения, совсем не лишенные моральных ограничений; 2) так называемые "эристы", т.е. спорщики, настаивавшие на формальном аспекте метода, чем они и возбуждали негодование, ибо, теряя интерес к содержанию понятий, они утрачивали неизбежно и моральный контекст; 3) наконец, "софисты-политики", утилизовавшие софистические идеи, по современному выражению, в идеологический комплекс, а потому впадавшие в эксцессы различного рода, что нередко заканчивалось прямой теоретизацией имморализма.

Остановимся на первой группе софистов, коль скоро другие в качестве продуктов вырождения этого феномена, менее интересны для нас.

Наиболее известным среди софистов был Протагор, родившийся в Абдерах приблизительно в период между 491 — 481 годами и умерший в конце V в. до н. э. Путешествуя по всей Греции, он несколько раз останавливался в Афинах, где имел огромный успех. Его высоко ценили политики (Перикл даже поручил ему подготовку законопроектов для новой колонии в фуриях в 444 году до н. э.). "Антилогии" — его основное сочинение, о котором известно лишь в преданиях.

Базовое положение Протагора аксиоматично: "Человек есть мера всех вещей: существующих в том, что они существуют, и несуществующих в том, что они не существуют" (принцип человека-меры). Под мерой Протагор понимал некую "норму суждения", в то время как под вещами — факты и опыт в целом. Эта знаменитая аксиома стала со временем чем-то вроде magna charta, великой хартии западного релятивизма. В самом деле, этим принципом Протагор отверг абсолютный критерий отличия бытия от небытия, истины от лжи. Критерий — это только человек как индивид: "Какими отдельные вещи предстают предо мной — таковы они есть для меня, какими пред тобой — таковы они для тебя". Ветер, что дует, к примеру, теплый или холодный? Ответ в духе Протагора должен быть таким: "Кому холодно, он холодный, кому жарко — теплый". А если так, то ни одно, ни другое не ложно, все истинно или по- своему верно.

Этот принцип человека-меры углубляется в сочинении "Антологии", где показано, что "вокруг любой вещи есть два аргумента, противоречащих один другому", что можно приводить доказательства и последовательно их аннулировать, значит, "речь идет о том, чтобы научить критике и умению обсуждать, вести спор, организовать турнир доводов против доводов". Ссылаются часто на то, что Протагор учил, как можно "аргументом более слабым побить более сильный". Но это не означает, что цель состояла в том, чтобы подмять справедливость и правоту беззаконием и неправотой. Он демонстрировал, как технически и методологически грамотно можно усилить позиции и добиться победы, пользуясь изначально слабым аргументом.

Мастерство, которое преподавал Протагор, заключалось именно в этом умении придать вес и значение любой точке зрения, как и ей противостоящей. А успех объясняется тем фактом, что его ученики, натренированные в этой способности, осваивали все новые возможности в общественных собраниях, судах, на трибуне и в политической жизни вообще.

Итак, по Протагору, все относительно: нет абсолютной истины и нет абсолютных моральных ценностей и блага. Тем не менее существует нечто, что более полезно и приемлемо, а потому более уместно. Мудрец — это тот, кто понимает полезность относительного, приемлемого и уместного, умеет убедить других в своей точке зрения и реализовать это полезное.

Однако даже если все это так, протагоровский релятивизм имеет одно серьезное ограничение. Если человек есть мера полезности относительно истины и лжи, стало быть, в каком-то смысле полезность выступает как объективная данность. Добро и зло должны, по Протагору, соотноситься с пользой и вредоносностью: лучше или хуже — это полезнее или вреднее.