Западная философия от истоков до наших дней. Т. 1–2. Античность и Средневековье - страница 35
Но Протагор не видит никакой разницы между релятивизмом и прагматизмом по той причине, что польза на уровне эмпирическом выступает всегда только в контексте корреляций, что делает невозможным определить полезность иначе как через субъект, на который указывают как на полезный, через цель, для которой это полезно, обстоятельства, в коих это полезно, и т. п. Полезность, стало быть, по Протагору, понятие относительное; впрочем, философ не чувствовал ограниченности своего понимания вреда или пользы того или иного феномена этико-политической реальности и умения убедить в том других. Как на основании всего этого софист признает полезным нечто, — об этом мы ничего не находим у Протагора. Для ответа на этот вопрос необходимо было углубиться в сущность человека через определение его природы. Но это уже историческая задача Сократа.
Известно, что Протагор говорил: "О богах я не имею возможности утверждать ни того, что они есть, ни того, что их нет". В основе его метода лежала возможность демонстрировать как аргументы в пользу существования богов, так и против. Это еще не значит, что Протагор — атеист, как заключали о нем уже в древности, а значит лишь то, что он был агностиком в рациональном смысле слова (а также в практическом, ибо по отношению к богам он занимал позицию нейтралитета).
Протагор (тексты)
Я же утверждаю, что истина такова, как у меня написано: мера существующего или несуществующего есть каждый из нас. И здесь-то тысячу раз отличается один от другого, потому как для одного существует одно, а для другого — другое. И я вовсе не отрицаю мудрости или мудрого мужа. Просто мудрецом я называю того, кто кажущееся кому-то и существующее для кого-то зло так преобразует, чтобы оно казалось и было для того добром.
И не выискивай ошибок в моих выражениях, а постарайся яснее постичь смысл моих речей. А сделай это так: вспомни, как раньше вы рассуждали, что больному еда кажется и бывает для него горькой, а здоровому кажется и для него есть прямо противоположное. И ни одного из них не следует делать более мудрым, ибо это невозможно. И осуждать их нельзя, что-де больной неуч, раз он утверждает такое, а здоровый мудр, раз утверждает обратное. Просто надо изменить худшее состояние на лучшее, ибо одно из них все же лучше. То же касается и воспитания: из худшего состояния надо приводить человека в лучшее. Но врач производит эти изменения с помощью лекарств, а софист — с помощью рассуждений.
Впрочем, никому еще не удалось заставить человека, имеющего ложное мнение, изменить его впоследствии на истинное, ибо нельзя иметь мнение о том, что не существует, или отличное от того, что испытываешь: последнее всегда истинно. Но я полагаю, что тот, кто из-за дурного состояния души имеет мнение, соответствующее этому состоянию, благодаря хорошему состоянию может изменить его и получить другое, и вот эту-то видимость некоторые по неопытности называют истинной, я же скажу, что одно лучше другого, но ничуть не истиннее.
И я далек от того, любезный Сократ, чтобы сравнивать мудрецов с лягушками. Напротив, я сравниваю их с врачами там, где дело касается тела, и с земледельцами там, где речь о растениях. Ибо я полагаю, что садовники создают для заболевших растений вместо дурных ощущений хорошие, здоровые и вместе с тем истинные. А мудрые и хорошие ораторы делают так, чтобы не дурное, а достойное представлялось бы гражданам справедливым. Ведь что каждому городу представляется справедливым и прекрасным, то для него и является таковым, пока он так считает. Однако мудрец вместо каждой дурной вещи заставляет достойную и быть и казаться городу справедливой. На том же самом основании и софист, способный так же воспитать своих учеников, мудр и заслуживает от них самой высокой платы. Итак, одни бывают мудрее других, и в то же время ничье мнение не бывает ложным, и — хочешь ты или нет — тебе придется допустить, что ты мера, ибо только так остается в силе мое рассуждение.
Платон, диалог "Теэтет", 166d — 167d
Только мы вошли, как вслед за нами — красавец Алкивиад и Критий, сын Каллесхра. Осмотревшись, подошли к Протагору, и я сказал: