Западная философия от истоков до наших дней. Т. 3. От Возрождения до Канта - страница 14

Как и Аристотель, Бруни говорит, что истинным параметром моральных суждений является добродетельный человек (а не абстрактное правило). «Если человек не добродетелен, он не может быть благоразумным, благоразумие (мудрость) действительно является точной оценкой его возможностей; злодею сами вещи не хотят являться в истинном своем свете, проявляясь в качестве искаженных. Преступники и злодеи могут точно постичь математические и физические законы, но их нет для мудрых дел, и они теряют свет истины... Честному человеку, таким образом, прямо и свободно открывается дорога к счастью. Он никогда не обманывается, не ошибается. Хотите быть счастливыми — нет ничего надежнее честности и добрых дел».

В этом пункте, заключает Бруни, философия языческая и христианская находятся в безукоризненной гармонии: «И та, и другая поддерживают справедливость, умеренность, силу, свободу и другие добродетели и не поддерживают качества, им противоположные».

Много общего с Салютати можно найти также у Поджо Браччолини (1380—1459). Он был секретарем в Риме при курии и впоследствии секретарем во Флоренции. Поджо открыл много античных рукописей. В его работах, вызвавших дискуссии в среде гуманистов, теперь ставших каноническими, в частности, прослеживаются следующие темы: а) активная жизнь против созерцательной, уединенной; б) назначение литературы для формирования человека и гражданина; в) слава и благородство как плоды индивидуальной добродетели; г) фортуна и превратности человеческой жизни людей, одолеваемые добродетелью; д) переоценка богатства, понимаемого как основа государства и как то, что позволяет создавать в городе соборы, монументы, искусства, украшения и другие прекрасные вещи.

По поводу последнего Э. Гарэн писал, что мы оказываемся перед «эмбрионом современной теории денег и капитала». Таким образом, речь идет о замечательном предвосхищении.

Вот поучение Браччолини о добродетели как о ненуждающейся ни в чем и имеющей единственный источник — истинное благородство. «В нем истина, приносящая много полезного нашей жизни. Поскольку если убедимся, что люди становятся благородными в почестях и в благе и что истинное благородство завоевывается собственными силами, а не чужой работой, — получим тем самым представление о том, что в добродетели нет побежденных; обходитесь без похвалы, удовлетворитесь чужой славой, но соберитесь все же овладеть званием благородного». Здесь содержится одна из ключевых мыслей гуманизма: истинное благородство завоевывается в действии — эта мысль повторяет позицию римских стоиков, не менее важную для новой эпохи: всяк кует свою судьбу сам.

Гуманистом с разносторонними интересами был Леон Баттиста Альберти (1404—1472), который занимался помимо прочего философией, математикой и архитектурой. Наиболее известными являются его работы «Об архитектуре», «О живописи», «О семье», «О ведении домашнего хозяйства».

Вот тематика некоторых направлений, которыми занимался Альберти.

В первую очередь отметим критику теологико-метафизических исследований, объявленных пустыми. Согласно Альберти, стремление обнаруживать высшие причины вещей — дело пустое, потому что людям это не дано, и они могут знать только то, что перед глазами, т. е. что подвластно опыту.

Его интересует homo faber, т. е. человек деятельный. Его активность ориентирована не только на возможности отдельного человека, но и на возможности других людей и общества. Поэтому он осуждает мнение Эпикура о высшем счастье — ничегонеделании. Самый тяжкий порок — безделие, быть никчемным. Созерцание без действия не имеет смысла. Он восхваляет стоиков, которые говорили: «Человек природой устроен так, чтобы быть и мудрым и производящим» и: «Любая вещь рождается для того, чтобы служить человеку, а человек — для того, чтобы сохранить компанию и дружбу людей». Он восхищен словами Платона: «Люди рождаются, чтобы быть людьми».

В искусстве Альберти отметил большую важность концепции «порядка» и «пропорции» между частями: искусство воспроизводит и вновь создает такой порядок между частями, который существует в действительных вещах.