Западня Данте - страница 48

— Ладно… Раз ты не хочешь поделиться со мной своими тайнами…

Она снова упала на кровать и вернулась к чтению. Он потянулся к низенькому столику рядом и положил на него письмо. На маленькой вышитой скатерке стояла бронзовая статуэтка Цербера, трехглавого пса, стража ада.

Пьетро некоторое время рассматривал разверстые пасти твари, мускулистые бока, раздвоенный хвост. И ему показалось, будто он слышит яростный лай чудовища, изрыгающего адский огонь.

Некоторые мысли иногда бродят замысловатыми и неожиданными путями, прежде чем вылиться в озарение. Такие мгновения внезапного подъема крайне редки. И Пьетро, положив письмо на столик, пережил именно такой момент. Вопросы, роившиеся в мозгу, внезапно выстроились в логическую цепочку, приведшую к разгадке, до сих пор ускользавшей. Обе надписи — и на теле Марчелло, и в церкви Сан-Джорджо Маджоре… «Я был здесь внове, — мне ответил он, — когда при мне сюда сошел Властитель, хоруговью победы осенен…» Фраза Эмилио Виндикати: «Ты только что ступил в преддверие ада, поверь мне». Подпись Вергилий в «Менуэте теней». Имя заказчика стеклянных линз на Мурано — Минос. «Близятся знамена владыки ада…» И вот эта статуэтка: пес с тремя разверстыми пастями, декоративная безделушка, на которую при других обстоятельствах он бы и внимания не обратил.

При других обстоятельствах — нет, но при нынешних…

Петро побледнел и судорожно потер ладонью лоб.

Анцилла вылезла из постели и изумленно уставилась на его искаженное ужасом лицо.

— Да ты словно дьявола увидел!

Сначала Пьетро направился к Сан-Марко, на Пьяццетту, откуда, в двух шагах от Брольо, где он встречался с Кампьони, открывался вид на акваторию лагуны, Сан-Джор-джо Маджоре и Джудекку. С одной стороны Пьяццетта граничила с Дворцом дожей и библиотекой Сан-Марко — с другой. В этом здании, построенном двести лет назад Сансовино, хранилось одно из лучших собраний Европы, насчитывающее не меньше пятисот тысяч томов. Пьетро обратился к служащему, некоему Уго Пиппино, который и подсказал, какого рода произведение ему нужно. И уж конечно, в библиотеке имелась интересовавшая Виравольту книга. Но Пиппино порекомендовал другое собрание, частное, более «специализированное»: коллекцию Викарио, находившуюся в квартале Канареджо. Выйдя из библиотеки, Пьетро на мгновение остановился у Кампанилы[18], где его поджидал слуга. Виравольта надел на себя плащ, стоя под символом Светлейшей — крылатым львом, величественным и могучим, словно возвышающимся над городом.

Но, шагая вдоль Мерчерии, Пьетро вдруг замер на месте, словно налетел на стенку.

Он столкнулся нос к носу с видением.

Она тоже остановилась, застыв на углу улицы.

Пьетро почувствовал, как ускоряется его пульс. Захваченная врасплох, Анна Сантамария побледнела, но не шелохнулась. Ладонь в перчатке сжала ручку зонтика. Анна стояла в двадцати метрах от него. Между ними шли люди, толкали их — но ни Пьетро, ни Анна не могли шевельнуться, словно окаменев. Казалось, этот миг длился вечность, настолько неожиданной оказалась встреча. Пьетро глядел на нее, и ощущение, что над ним довлеет таинственный рок, вновь возникло. На Анне было белое платье с украшенными воланами рукавами и пояс цвета морской волны. Пьетро мгновенно узнал ее точеную фигурку, глаза лани с длинными ресницами, словно чуть влажные от испарений лагуны, парик с тщательно уложенными завитушками, белую шею с видневшейся из-под небесно-голубого платка сапфировой подвеской, еще больше подчеркивавшей красоту ее груди. Анна Сантамария, прикрыв рот ладонью, тоже смотрела на него во все глаза. Как она красива, бог мой! Здесь, на углу Мерчерии, на этой мощеной улице, освещенной витринами лавок. Черная Вдова — прозвище столь же несправедливое, сколь и неподобающее: по правде говоря, ведь если она и представляла опасность, то восхитительную, и причиняемые ею муки были чудесны. Пьетро все отдал бы ради того, чтобы она и впрямь оказалась вдовой, избавившись от Оттавио, этого ее муженька-сенатора. А, кстати, где он сам? Наверняка где-то прячется, затаившись в тени, ревнивец, проявивший несказанную прыть, дабы разлучить Пьетро с его истинной любовью. А она, значит, все это время была здесь, в Венеции, а вовсе не на материке! Ее вовсе не заперли в каком-то жутком монастыре, не отослали к старой дальней родственнице и не заточили на Богом забытой вилле в пригороде. Она здесь — во всяком случае, сейчас — она здесь!