Западня на сцене - страница 13

Маркус на мгновение остановился, стараясь привыкнуть к этой необычной атмосфере. Лифт, наверное, уже был внизу, его тарахтенье не слышно. Удивительно — полная тишина! Он весь напрягся, вслушиваясь в эту тишину, и сумел уловить легкое потрескивание и пощелкивание прожекторов да нежнейший шелест промежуточного занавеса, который чуть-чуть прогибался под дуновением воздуха и снова повисал недвижно…

Этот злосчастный люк невелик: примерно девяносто сантиметров на полтора метра. Он находится между подмостками с кованой решеткой и нижней ступенькой маленькой лестницы, приставленной к средней кулисной стенке. С обеих сторон прохода оставался зазор буквально в несколько сантиметров — так что, если кто-то хотел пройти через сцену именно в этом месте, он просто не мог обойти люк стороной. И все-таки невероятно, что падение в трюм привело к смертельному исходу. От люка до бетонного пола внизу никак не больше трех метров.

Маркус нагнулся, вгляделся в меловую фигуру, попытался поточнее оценить расстояние. Да, врач прав. Злоумышленник, кем бы он в результате ни оказался, никак не мог предугадать такой исход своего предприятия. Но тогда к чему все это? Дурацкая шутка или все же злой умысел?.. Однако что сказать о точном — секунда в секунду — расчете?..

— Мы там внизу заждались, — сказал обер-лейтенант Вагензайль. — И решили подняться по лестнице… Ах, да вот и он, — Вагензайль помахал Буххольцу шляпой. — Между прочим, капитан, на сцене не принято носить головной убор… Не так ли, господин Буххольц?

Заведующий постановочной частью что-то проворчал, потом загремел связкой ключей.

— Да, такой старинный обычай.

«Шутки они шутят — подумаешь, храм искусств!» — Маркус сунул кепку в карман пальто.

— А где канатная тяга затвора люка? — спросил он и поднялся на подмостки слева, чтобы иметь лучший обзор.

Буххольц указал рукой:

— Вон там, повыше…

— Там же мы обнаружили и инструментальный ящик с дефектной лампой, — со значением добавил Вагензайль.

Но заведующий постановочной частью не дал перебить себя, поднял руку еще чуть повыше.

— А можно поднять и с галереи, и еще можно…

Тут у него отвалилась челюсть. С вытянутой рукой, замерший на месте, он напоминал сейчас манекен из витрины магазина готового платья. Его взгляд остановился на чем-то там, наверху, а выражение лица было до предела удивленным, если не сказать глупым.

— Что это с вами? — поразился Маркус.

— Там… на галерее… кто-то стоит… — Буххольц с превеликим трудом выдавил из себя эти несколько слов.

Маркус посмотрел в ту же сторону и заморгал от резкого света прожекторов, низвергавшегося сверху. И действительно, в относительно темном проеме между двумя крайними софитами кто-то двигался. Да, это неясное светлое пятно на темном фоне — несомненно человек. Но вот он уже исчез.

— Эй, вы там!

Тишина.

— Как подняться наверх?

— Рядом с дверью — приставная лестница! А я — по главной! — бросил на бегу Вагензайль. Криминальмейстер побежал в противоположную сторону.

— Здесь еще одна приставная лестница!

Перекладинки гладкие и холодные. Маркус поднимался наверх довольно уверенно, хотя ослепленные ярким светом глаза слезились. Кто мог наблюдать за ними? Или выслеживать? Сказано ведь, что все работники театра в столовой. У кого мог быть тайный интерес к работе полиции? Мало ли у кого…

Наконец под ногами твердое покрытие, рифленые железные пластины, тихонько позванивающие после каждого шага. Нет, эта жара от прожекторов просто невыносима!

А внизу все в той же позе, будто окаменев, стоял, задрав голову, Буххольц.

Упало еще несколько тяжелых капель, и дождь утих. Тучи быстро уносило на запад. Реденькая пелена тумана мягко обволакивала фонари.

Дежурная полицейская машина стояла в переулке за театром. Маркус видел, как водитель лениво листает страницы еженедельника. А в комнате режиссер Краних продолжал в чем-то убеждать обер-лейтенанта Штегемана. Похоже, этого молодого, почти юношу, служителя муз предстоящая генеральная репетиция, оказавшаяся под угрозой срыва, тревожила больше, чем смерть шефа. Сдержанность и предупредительность Штегемана, ни разу режиссера не перебившего, вызывали уважение. А лейтенант Краус сидел как на иголках и рисовал в своем блокноте каких-то чертиков.