Западный рубеж - страница 26

Так что, сидите, товарищи, не мешайте работать. Паек вам дадут, кипятком обеспечат, что еще надо? Газеты читайте. Архангельские свежие, а московские, уж как пойдет. И не волнуйтесь, придут ваши документы с фотографиями. И станете вы через месяц, максимум, через два, бороться с контрреволюцией, обеспечивать безопасность водного транспорта.

Ах да, а где ваши командировочные предписания? Вы же должны их в губчека предъявить. Предъявляли? Хм. Странно. А в журнале контроля отчего-то записи нет. Секретарь канцелярии виноват? Накажем! Выговор объявим. В карманах были? Не было их, иначе бы вместе с остальными вещами в опись включили. Но вот без командировочных предписаний работать нельзя, так что придется вам за ними в Москву возвращаться. Потом, когда новые удостоверения прибудут.

Нет, на самом-то деле я не такой зверь. Как только мои ребята закончат с радистом, «трансчекистов» можно и отпустить. В конце концов, одно дело делаем, да и камера — это не общежитие, мне она для других сидельцев нужна, а не для столичных дураков. Поработают москвичи и со старыми «ксивами», пока новые не придут. Если будут себя хорошо вести, мы им и помогать станем. А если плохо… Ну, дорогие мои, неужели я, со знанием столетней истории моей спецслужбы, да не найду, к чему придраться?

Так, оперативников озадачил, срочные дела разгреб, теперь нужно потолковать с экс-поручиком Потылицыным, устроить ему очную ставку с бывшим начальником, но вначале глянуть бумаги.

Здесь у него данные по норвежской армии и флоту. Полистал, но вдумываться в цифры не стал. С военно-морским флотом у нас плохо, лучше не расстраиваться. Сделаем копии с доклада Потылицына и передадим в бюро Разведупра шестой армии. Нет, лучше начдиву Филиппову, а уж тот пусть сам переправляет бумаги в штаб армии. Армейская разведка считает себя такой секретной, что «шифруется» даже от губчека, выдавая свою «контору» за один из хозяйственных подотделов. Ну, пусть себе играют, мне не жалко.

Раздался стук в дверь, и в узкую щель заглянул дежурный:

— Товарищ начальник губчека, Книгочеев прибыл. Впускать?

Когда бывший жандармский ротмистр уселся, вольготно расположившись на стуле для посетителей, я спросил:

— Александр Васильевич, есть что-то такое, чего я о вас не знаю?

— Как я полагаю, вы много чего обо мне не знаете, — ответил господин бывший жандарм, глядя невинными васильковыми глазками, под цвет его прежнего мундира.

— А поподробнее? — вздохнул я.

Книгочеев развел руками.

— Вас же не мои пристрастия интересуют, а дела служебные, так?

— Именно, — подтвердил я, а потом добавил: — Колитесь, Александр Васильевич, иначе я могу сильно обидеться. Репрессиями грозить не стану, сами знаете.

— Знаю Владимир Иванович, знаю, — кивнул Книгочеев. — Вы не из тех людей, что любит угрожать, вы сразу делаете. Вроде, из того, на что имел право, я все рассказал.

— Значит, останется рассказать мне о том, что рассказывать не имеете права, — заключил я. — Неужели слово чести давали или подписку?

— Знаете, Владимир Иванович, иногда у меня возникает такое чувство, что у вас жандармский опыт поболее моего будет. И что служили вы в жандармерии или в КРО в чине не меньше полковника. А ведь по вашему виду и возрасту никак не скажешь.

А ведь угадал, паршивец. И про стаж, и про звание. Правда, третью звездочку я обмыть не успел, но представление-то подписано. Всем хороша должность начальника губчека, но ее надо бы подкрепить званием и соответствующими регалиями.

— Считайте, что так оно и есть, — повеселел я. — Считайте, что старший по званию и выслуге разрешает вам нарушить подписку. Более того — ваш непосредственный начальник. Да вы ничего особо-то и не нарушите. И самое главное мне известно.

— Владимир Иванович, только не примите за оскорбление — для нас с вами это не оскорбление, а комплимент, вам не говорили, что вы очень большая сволочь? — через силу усмехнулся Книгочеев.

— Даже не представляете, сколько раз, — не стал я спорить и даже не подумав обидеться. Чекист — он сволочь не потому, что сволочь по жизни, а потому что работа такая.

— Вот вы сейчас даете понять, что все вам уже известно, хотя на самом-то деле вы ничего не знаете, но вид делаете внушительный. Право слово, будь на моем месте кто-то другой, купился бы.