Запах стекла - страница 24

Еще было клево, когда один тип наступил на мину. Слетелась чуть ли не половина лагеря, и все чего-то говорили. Хофман с двумя немцами обвязал раненого, чем только удалось. Так как в это время все ходили в одних подштанниках, под рукой даже не оказалось тряпок, чтобы сделать перевязку. Личным вкладом Хофмана в развитие мировой медицины было первое в мире проведение перевязки с применением старой газеты в качестве бинта. Даже нельзя было сказать, что парень потерял много крови. Не держащийся на ногах врач, который пришел позднее, едва глянул на пострадавшего, полностью уничтожая все шансы Хофмана на получение Нобелевской премии в сфере медицины за открытие экстремальных видов перевязочных материалов.

— Ыыыэээ… ноги я отрежу ему вечером, — сказал тот и поплыл в известном только лишь ему одному направлении, оставляя обсуждавших случай солдат.

Такого бардака Марек в жизни никогда не видело, а про обещанные три тысячи баксов ежемесячно мог только помечтать. Правда, бабок, по сравнению с местными, у него было, как грязи. Он был столь же богат, как царь Навуходоносор, как самый богатый житель города Сибарис. Он мог все: бухать, развлекаться, покупать все нелегальные товары — и все за копейки. В лагере наемников по вечерам царила расслабуха. Каждый желающий мог идти и разбрасываться своими «чаевыми», как их называли, которые в глазах местных вырастали до размеров гор золота, до миллионов долларов, и именно такой потребительской стоимостью они здесь обладали. Говорили, что вроде как два ужравшихся поляка вытащили в баре по две горсти местных денег. Бармену сказали следующее:

— Пускай сюда придет твоя дочка и при нас порежет себя ножом. А мы даем вот это! — и показали на кипу банкнот.

Та, вроде как, пришла и порезала себя. Вроде как. Вот только кто бы верил в рассказы наемников? Вроде бы как один немец по пьянке пальнул в одного типа, а когда сбежались зеваки, заткнул рану жертвы свитком банкнот и спокойно ушел. Единственное, чего он боялся, что желающие стать богатыми сейчас его затопчут. Вроде бы как. Рассказы наемников лучше всего серьезно не рассматривать. То, что Хофман видел на следующий день в госпитале (или чем-то с таким названием) порезанную ножом девчонку и подстреленного типа, ни о чем еще не свидетельствует. Ничего не случилось.

Никогда потом не рассказывал он про Чад, в основном, по паре причин. В основном, чтобы его не наказали за службу в иностранной армии. Только ведь человек всегда остается человеком — всегда чего-нибудь ляпнет на пьянке или любимой девушке. И его всегда спрашивали, почему так, раз он был во французской армии, он ни слова не знает на этом языке. А ведь было совсем даже наоборот — французские слова он знал, и даже много. К примеру: «уи», «вулеву куше авек муа сескуа» (ну и парочку других свинств) и «йебббисссь ты квупппый ллягггвушатттник» (все это следовало произносить с соответствующим акцентом). А других слов и не требовалось. Наемниками были сплошные поляки, немцы, несколько югославов, парочка чехов и один то ли «лайми», то ли новозеландец, то ли хрен знает вообще. Все команды отдавались по-польски или по-немецки (например: «Stillgestanden, сукин сын! А еждели нет, то я тебе schissen по морде!»). Местного наречия и так никто не понимал. Негритосам достаточно было пошелестеть банкнотами, и ты уже имел все, что только хотел. Например, банку «колы», купленную на базаре калек и инвалидов. Хофман купил такую за соответствие, вроде бы, пары американских центов. Выпил на месте, потому что безрукий тип именно этого, похоже, и ожидал. Потом однополчане его спасали, утвепрждая, что местные способны подделать даже фабрично закрытую банку, и хрен его знает, какие там бактерии. Его хотели дезинфицировать спиртом, но не вышло, потому что спирта не было, опять же, кто-то сказал, что спирт при такой температуре европейца просто прикончит. Оставалась водяра! И все вышло очень даже клево, и вечеринка по причине появления в отряде «совершенно новенького трупа» очень даже удалась.

Но вот учения были блядски тяжелыми. Наказания тоже — напритмер, очистка резервуара с нефтью или сидение, в самую жару, в металлической бочке. Люди выли, буквально выли! Но перелом наступил значительно позднее. Во время полевых учений разведка перехватила какого-то негра. Царила паника по причине возможного визита журналистов и фотографов, так что отнеслись к нему соответственно. Только негр не был похож ни на журналиста, ни на фотографа, разведчики обработали его уже значительно раньше. У него были связаны руки, лицо в крови; текло из носа и из уха. Сержант приказал четко: «Допросить пленного!». Вот же, блин… А по какому? По-польски?! Что ему сказать?