Записки империалиста - страница 19

стр.

Я считал, что всё это были те проекты, направления, дела которые я мог уже начать реализовывать уже ДО того, как стать императором. И те люди, которые так уже могли начать действовать в нужную сторону. И события пока ещё ЭТОЙ истории тоже начали поворачивать в эту сторону.

12 февраля до обеда пришла весть о неудачном штурме Евпатории. Россия после этого загудит: «Уже турка не смогли побить! Что ж такое!?» А кто виноват? Правильно, власть, и прежде всего император. Это цена за самодержавную власть. Побеждаешь ты на коне, проигрываешь, всё равно, на коне, но, виноват.

А ведь в Евпаторию могли и не лезть или лучше подготовиться. Что Меньшиков не мог точнее узнать сколько войск там у Омер-паши? Мог. Через местных греков и не греков.

Вечером мне сообщили, что императору Николаю стало хуже, но, он на ногах. «Значит уже скоро», — прочитав сообщение подумал я. То, что Николай умрёт в феврале по старому стилю я отлично помнил. Какого числа, нет. Остаются ждать, и готовиться.

12–17 февраля здоровье Николая не ухудшалось, даже улучшилось. И в то же время он не принимал докладов, закрылся, не пускал к себе. Но, медики его наблюдали, доктор Карелль и доктор Мандт. Я отдал распоряжение о любом изменении состояния Николая сообщать мне немедленно, там дежурили неотлучно мои люди. Бюллетень номер 2 сообщил: «Лихорадка его величества к вечеру 17-го февраля усилилась», кто его правильно понял, тот понял, что всё плохо.

Смерть императора, точнее, неожиданная смерть, во время войны, которая им проигрывается, войны к которой он так долго и упорно готовился, конечно, породит слухи и разговоры о самоубийстве, отравлении. Это надо было если не пресечь, то уменьшить. И решил действовать.

К двум медикам я приказал прибавить всех лейб-медиков при дворе Николая I. Их было пять. Чтоб с Николаем постоянно было четыре медика, а не один. Им было указано, что они вели подробные записи с фиксацией состояния императора. В ночь на 18 февраля император Николай Первый вызвал Александра к себе. До меня у него уже были императрица Александра Федоровна, великий князь Константин, старшие сыновья Александра, Николай и Александр.

Я вошёл в небольшую комнату, в ней стоял специфичный больничный запах, император и вправду лежал на простой железной кровати. Медиков я отпустил. Вид умирающего человека меня не пугал. В той жизни на расстоянии протянутой руки я дважды видел и слышал смерть, агонию, и даже закрывал глаза умершему.

Было видно, что Николай умирает. Я сел у его кровати. Он повернул ко мне голову и посмотрел взглядом человека, который хочет, что его пожалели, просто по человечески, взглядом человека, которому страшно. И в тоже время это взгляд, говорил: «Я справлюсь сам».

Кто он мне? Отец. Нет. Царь, император. Нет. Человек, который для России и всего мира был русским императором, властителем десятков миллионов человеческих жизней, человек, который вершил судьбы других десятков миллионов людей. Здесь, для меня, он был исторической личностью, которую я могу увидеть в первый и последний раз. А так же он был человеком, который смотрел на меня с теплотой и надеждой. Я взял Николая за руку, он её немного сжал, и стал не быстро и негромко говорить. О чём? О России, да, о ней. О семье. Просил заботиться о Александре Федоровне, после того, как стану императором просил жить с братьями дружно. О обучении и воспитании внуков, сыновей Александра. Николай просил, я обещал. Да, он сказал эти слова: «Сдаю тебе мою команду, к сожалению, не в том порядке, как желал, оставляя много хлопот и забот», и его голос содержал нотки извинения. Потом он произнёс: «Я ухожу, доделай ты, то чего я не смог, Господь поможет тебе, сын». И перекрестил меня. «Держи крепко…», начал говорить он, но, его начала бить сильная дрожь. Я позвал врачей, ещё раз посмотрел на умирающего Николая Первого, и вышел из комнаты. Но, перед этим я сказал им, чтоб они приготовили достаточно спирта и ванну, чтоб после того, как всё закончиться, сразу туда поместили тело. В завещании Николай запретил себя вскрывать и бальзамировать, но, тело до погребения нужно было, как-то уберечь от разложения.