Записки командира роты - страница 19
Подойдя к будке, я услышал тревожное:
— Пришли, пришли… располагаются… небогато живут… на тройках не разъедешься… шарабаны при них, да упряжь коротка (патронов было и в самом деле впритык)… Настроение мое может не нравиться, как бы потом не пожалеть… Ну, я собираю… Не о чем мне с ним толковать, он и сам не дурак (это, наверно, обо мне)… Когда-то еще будут… Курочка в гнезде… Дай-то бог… Доложи, что я собираю рацию… Темнеет… Все они верно делают…
Разговор этот тревожил, и я удалился.
Когда вернулся, будка была опрокинута, офицер, как мне сказали, "убрался вон", как он этого страстно желал. Мне так и не сказал ни единого слова. Ни здравствуй, ни прощай. Мы подняли будку, кое-как установили, и она сделалась новым КП.
Ближе к утру, то есть к наиболее вероятному часу атаки, взводы стали все ближе и ближе подбираться к будке, как если бы в ней — спасение. Поначалу я решил было остановить эти маневры, но передумал. И расположил пулеметы — посовещавшись со взводными — центрически. Защищая себя, мы защищали бы все самое важное на нашем пространстве, и особенно выход вниз, к нашим частям, быть может, уже, впрочем, удалившимся.
Внезапно все переменилось, солдат из боевого охранения прибежал взволнованный: немцы!
И действительно, выйдя из будки, я заметил некое подобие колонны, движущееся снизу вверх, с нашего тыла. Уже и говор доносился.
Взяв с собой пару солдат с автоматами и повернув в тыл два пулемета, пошел я навстречу неведомо кому, переложив парабеллум из кобуры за пазуху, в промежуток между крючками шинели, как мы это обычно делали в подобных ситуациях.
Колонна была уже хорошо видна. Говор был неразборчив, но явно не русский.
— Колонна, стоять! Направляющий, ко мне!
Приказ оказал должное действие, и в этот момент я вспомнил об обещанной нам замене.
Обмен паролем. Латышская дивизия. Приказ спускаться к своим и ждать дальнейших распоряжений.
Внизу нас уже ожидал радостно возбужденный Петр Федорович Бородок, капитан, начальник штаба полка.
— От имени командования благодарю за храбрость и стойкость. Командира роты приказано представить к ордену Боевого Красного Знамени…
Теперь, когда все кончилось превосходным горячим завтраком (и безотказными добавками к нему), горячим чаем и положенной чаркой, мир преобразился. И тут меня охватил смех: понял я наконец, что значила мучившая меня поговорка насчет курочки в гнезде… Ему, очевидно, сказали о финале нашего "дежурства", а он усомнился. Мне и сейчас, когда пишу, смешны и моя недогадливость, и сама метафора. Любопытно было знать: поняли немцы или столь же мучились загадкой, как и я сам?
Полк наш, по счастью, еще не ушел, хотя и изготовился к маршу. Мы могли бы без труда занять свое место, но задержались по приятному обстоятельству.
Старшина и выделенная ему команда притащили санки под пулеметы и не менее 20 коробок с лентами.
Теперь, когда "максим", как я слышал, снят с вооружения, читатель может не знать, что эта машина весит 60 килограммов, а ее катки никак не приспособлены к движению по снежной дороге. И не будь санок, солдатам пришлось бы расчленить пулемет и нести его по очереди: одному 42-килограммовый станок, другому 18-килограммовое тело.
Станок перегибался и хорошо ложился на оба плеча. На час-полтора. Тело же, имея уступ — от магазинной части до ствола, — хотя и входило в плечо, но было в буквальном смысле труднопереносимым.
Санки были спасением, и расчеты принялись закреплять пулеметы, прилаживать даже и какую-то часть коробок. Ибо ко всему этому каждый солдат нес на себе еще и винтовку, противогаз, патронташ и вещмешок, пополненный походным пайком (НЗ).
Ко всему прочему, за два месяца стояния в Березовке люди отучились ходить споро и ловко, как подобает солдату. Меж тем путь предстоял и долгий, и тяжкий. На Боровск. Наро-Фоминск мы оставляли навсегда.
Дорога к старинному Боровску была хорошо укатана и утоптана, так что двигались мы споро. В бою оказались, уже взобравшись на защитный боровский вал, сооруженный в те времена, когда город переходил из рук в руки, пока Иван IV не пригвоздил его к Москве.