Записки молодого варшавянина - страница 10
Да и куда им было тащить свои телеги? Здесь был конец их скитаниям. Я распутывал кабель непослушными пальцами, а он никак не поддавался мне. И по спине у меня бегали мурашки от страха, В конце концов я вырвал этот чертов провод вместе с веткой и сбросил на землю. Спрыгнув вниз, я так отбил пятки, что боль отдалась даже в коленях. Я взял из рук слесаря попугая, а слесарь, выбежав на тротуар, схватил оба конца кабеля и стал лихорадочно соединять их. Казалось, по ту сторону Вислы горит вся Варшава.
— Через полчаса наше дежурство кончится,— сказал вагоновожатый.— Я на минутку домой сбегаю, ладно?
— Это как так домой?! — взбеленился я.— Тут война идет, а он «домой сбегаю»! Да я тебя прикажу расстрелять за дезертирство! Вернешься к ужину?
— Если не пристукнут по дороге.
— Не имеют права! — твердо ответил я.— Я даже слушать об этом не желаю, понятно? А уж если в тебя попадут — берегись! Накажу со всей строгостью, так и знай. И что это вообще за идиотство — воевать возле собственного дома!
— Стер-рва! Твою мать...— прокричал попугай.
Мы задумчиво взглянули на попугая. Видно, он подвергался в зоопарке самым разным влияниям. Слесарь соединил наконец провода, вагоновожатый дозвонился до коммутатора, и мы вернулись в здание управления. У входа нас обогнал маленький грузовичок, в котором было несколько безжизненных тел. У самого края кузова лежала грузная женщина, обе ноги ее были оторваны выше колен, толстые обрубки-бедра подрагивали от тряски. Я отпустил слесаря и вагоновожатого (каждый день они отправлялись домой отдохнуть) и передал дежурство капралу Маевскому.
—Нынче ночью вам придется дежурить на коммутаторе,— с удовольствием сообщил он мне.
— Это почему же? — возмутился я.
— Потому что капралу Байко оторвало руку, и вам придется теперь дежурить вместо него.
— И где его черти носили! — проворчал я.
— Стоял в очереди за пирожными на Инженерской,— пояснил Маевский.— Какая-то сволочь пустила слух, что будут пирожные, и сейчас же набежало целое стадо баранов. А откуда тут возьмутся пирожные, спрашивается? Пан подхорунжий, уступите попугайчика, а? Заплачу по весу, сколько потянет.
— И не подумаю! — зло рявкнул я, но тут же прикусил язык и вытянулся в струнку, потому что по коридору шел, приближаясь к нам, командир дивизии, а за ним свита офицеров.
Коренастый, плотного сложения полковник с каменным лицом, изрытым морщинами, шел тяжело, слегка наклонившись вперед и глядя куда-то вдаль. Должно быть, его угнетала ответственность и разъедала горечь поражения. Мы стояли неподвижно, как статуи, покамест он не ушел. Я почувствовал себя слабым, трусливым щенком.
Презрительно взглянув на Маевского, я покинул подвальный коридор и, поднявшись на первый этаж, стал поочередно открывать двери служебных помещений в поисках новой квартиры. На этот раз я решил занять комнату с окнами во двор, где вероятность попадания снарядов была меньше.
Мне понравился кабинет начальника отдела с письменным столом, двумя креслами и козеткой. При виде стекол и окнах я радостно потер руки. Еще вчера в этом кабинете работали, но с каждым днем обитатели дома спускались все ниже, и теперь освободились помещения даже на первом этаже. Начиналась варшавская подвальная жизнь. Я, не мешкая налепил на дверь бумажку с надписью «Центр связи дивизионной артиллерии», перенес из разгромленной комнаты одеяло и туалетные принадлежности, напоил попугая из пепельницы, поиграл разными печатями и штемпелями на столе начальника, вымыл в тазу нос и кончики пальцев, засунул попугая в вещмешок, запер дверь на ключ и спустился и подвал. Там под охраной дежурного по коммутатору стояло мое сокровище — велосипед. Этот велосипед марки «Ормонд» подарила мне в Сероцке какая-то женщина, муж которой тоже ушел на войну. Ей было жаль смотреть, как я плелся после ста километров отступления. Поражение не остановило взрыва самоотверженных чувств, оно наступило слишком быстро, чтобы люди могли осознать, что это конец. Впрочем, ежедневно ожидалась помощь.
Близился полдень. Я надел на спину вещевой мешок с попугаем, хранившим удивительное спокойствие, и, бодро завертев педалями, отправился в путь. До моста Кербедзя я доехал в одну минуту, так как на Зыгмунтовской почти не было обстрела. Горела гимназия Владислава IV. Теперь мне надо было проскочить через мост — и это был немалый риск. Вражеские батареи еще несколько дней назад пристрелялись к мосту, и стоило хоть кому-нибудь появиться на нем, как на него обрушивался шквал шрапнели. Снаряды рвались тут же над железной конструкцией, и осколки звякали, ударяясь о решетки. Все находившиеся на мосту неминуемо становились жертвой артиллерийского обстрела. Вот и теперь лежали трупы солдат, два убитых коня и разбитые телеги — урожай утреннего обстрела. Мост очищали только ночью, когда артиллеристы отдыхали.