Записки молодого варшавянина - страница 10

стр.

Да и куда им было тащить свои телеги? Здесь был ко­нец их скитаниям. Я распутывал кабель непослушными пальцами, а он никак не поддавался мне. И по спине у меня бегали мурашки от страха, В конце концов я вырвал этот чертов провод вместе с веткой и сбросил на землю. Спрыгнув вниз, я так отбил пятки, что боль от­далась даже в коленях. Я взял из рук слесаря попугая, а слесарь, выбежав на тротуар, схватил оба конца кабеля и стал лихорадочно соединять их. Казалось, по ту сторо­ну Вислы горит вся Варшава.

— Через полчаса наше дежурство кончится,— ска­зал вагоновожатый.— Я на минутку домой сбегаю, ладно?

— Это как так домой?! — взбеленился я.— Тут вой­на идет, а он «домой сбегаю»! Да я тебя прикажу рас­стрелять за дезертирство! Вернешься к ужину?

— Если не пристукнут по дороге.

— Не имеют права! — твердо ответил я.— Я даже слушать об этом не желаю, понятно? А уж если в тебя попадут — берегись! Накажу со всей строгостью, так и знай. И что это вообще за идиотство — воевать возле собственного дома!

— Стер-рва! Твою мать...— прокричал попугай.

Мы задумчиво взглянули на попугая. Видно, он под­вергался в зоопарке самым разным влияниям. Слесарь соединил наконец провода, вагоновожатый дозвонился до коммутатора, и мы вернулись в здание управления. У входа нас обогнал маленький грузовичок, в котором было несколько безжизненных тел. У самого края кузо­ва лежала грузная женщина, обе ноги ее были оторва­ны выше колен, толстые обрубки-бедра подрагивали от тряски. Я отпустил слесаря и вагоновожатого (каждый день они отправлялись домой отдохнуть) и передал де­журство капралу Маевскому.

—Нынче ночью вам придется дежурить на комму­таторе,— с удовольствием сообщил он мне.

— Это почему же? — возмутился я.

— Потому что капралу Байко оторвало руку, и вам придется теперь дежурить вместо него.

— И где его черти носили! — проворчал я.

— Стоял в очереди за пирожными на Инженер­ской,— пояснил Маевский.— Какая-то сволочь пустила слух, что будут пирожные, и сейчас же набежало целое стадо баранов. А откуда тут возьмутся пирожные, спрашивается? Пан подхорунжий, уступите попугайчика, а? Заплачу по весу, сколько потянет.

— И не подумаю! — зло рявкнул я, но тут же прику­сил язык и вытянулся в струнку, потому что по коридо­ру шел, приближаясь к нам, командир дивизии, а за ним свита офицеров.

Коренастый, плотного сложения полковник с камен­ным лицом, изрытым морщинами, шел тяжело, слегка наклонившись вперед и глядя куда-то вдаль. Должно быть, его угнетала ответственность и разъедала горечь поражения. Мы стояли неподвижно, как статуи, покамест он не ушел. Я почувствовал себя слабым, трусливым щенком.

Презрительно взглянув на Маевского, я покинул подвальный коридор и, поднявшись на первый этаж, стал поочередно открывать двери служебных помеще­ний в поисках новой квартиры. На этот раз я решил занять комнату с окнами во двор, где вероятность попадания снарядов была меньше.

Мне понравился кабинет начальника отдела с пись­менным столом, двумя креслами и козеткой. При виде стекол и окнах я радостно потер руки. Еще вчера в этом кабинете работали, но с каждым днем обитатели дома спускались все ниже, и теперь освободились помещения даже на первом этаже. Начиналась варшавская под­вальная жизнь. Я, не мешкая налепил на дверь бумаж­ку с надписью «Центр связи дивизионной артиллерии», перенес из разгромленной комнаты одеяло и туалетные принадлежности, напоил попугая из пепельницы, поиг­рал разными печатями и штемпелями на столе началь­ника, вымыл в тазу нос и кончики пальцев, засунул по­пугая в вещмешок, запер дверь на ключ и спустился и подвал. Там под охраной дежурного по коммутатору стояло мое сокровище — велосипед. Этот велосипед мар­ки «Ормонд» подарила мне в Сероцке какая-то женщи­на, муж которой тоже ушел на войну. Ей было жаль смотреть, как я плелся после ста километров отступле­ния. Поражение не остановило взрыва самоотвержен­ных чувств, оно наступило слишком быстро, чтобы люди могли осознать, что это конец. Впрочем, ежедневно ожидалась помощь.

Близился полдень. Я надел на спину вещевой мешок с попугаем, хранившим удивительное спокойствие, и, бодро завертев педалями, отправился в путь. До моста Кербедзя я доехал в одну минуту, так как на Зыгмунтовской почти не было обстрела. Горела гимназия Вла­дислава IV. Теперь мне надо было проскочить через мост — и это был немалый риск. Вражеские батареи еще несколько дней назад пристрелялись к мосту, и сто­ило хоть кому-нибудь появиться на нем, как на него обрушивался шквал шрапнели. Снаряды рвались тут же над железной конструкцией, и осколки звякали, ударя­ясь о решетки. Все находившиеся на мосту неминуемо становились жертвой артиллерийского обстрела. Вот и теперь лежали трупы солдат, два убитых коня и разби­тые телеги — урожай утреннего обстрела. Мост очища­ли только ночью, когда артиллеристы отдыхали.