Записки Учителя Словесности э...нской Средней Школы Николая Герасимовича Наумова (СИ) - страница 10

Вот так из откровенного замухрышки превратился Дударик пусть не в первого, но и не последнего на селе парня. Если раньше сельские девчата на шумных, да голосистых ночных гульбищах смотрели на него свысока, не скрывая, презрительных усмешек, то теперь от греха подальше оббегали десятой дорогой, издали завидев появление новоиспечённого бригадира в проулке. Самые бедовые из молодых вдов, которых становилось всё больше и больше, скорее не по доброй воле, а от безысходности, нет-нет, да и уступали настойчивым ухаживаниям Серафима Иваныча, чтобы потом, краснея переглядываться да перешёптываться и прыскать в ладошки, провожая откровенно-насмешливыми взглядами, удаляющуюся нескладную, полусогнутую , кривоногую фигуру незадачливого ухажёра. Тайную завесу этой издёвки приоткрыла как-то при случае любопытствующим бабам разбитная вдова бывшего эмтээсовского кузнеца Зинаида Кирина, крепко сбитая женщина с широким и грубым, будто топором вырубленным лицом - ''Гром-баба'', как называли её на селе. ''Никакой, токо и того, шо штаны таскаить! - заявила она. - Мой Василий Иваныч, царствие ему небесное, бывалочи, как четверть самогонки опорожнит, хучь из хаты беги, бо опосля ''энтого дела'' неделю на мягком месте сидеть не могла, рази шо на половинках, та и то, попеременно! А этот полстакана, морду скривив, выцыдил, будто я ему дерьма налила, а дальше иш-шо срамней: мало што на подъём чижолый - а токо пристроился - сразу и запыхтел, як паровоз, потому как, спёкся! Скорострел, одним словом!''

Когда немцы оккупировали село, Серафим Иванович по совету матери, подался в бега к тётке на дальний глухой хутор. Первое время всё боялся, что о нём вспомнят, сыщут и тогда немцы в лоб могут спросить: это ж зачем ты, бригадир, всё остатнее зерно, что не успел вывести в эвакуацию самолично облил бензином и поджёг? Хорошо хоть в партию перед войной не вступил. Уже, было, и заявление написал, да спасибо матери, отговорила.

Оккупация продлилась недолго, немцы пока хозяйничали, колхоз разгонять не стали. Разогнать, как наследие ненавистных Советов, можно, да кому-то ж надо и ишачить задарма и на новую власть, а потом, когда Красная Армия в наступление пошла, не до того стало, драпанули - шкуры бы спасти. И только прошёл слух, что в селе восстановилась Советская власть, Серафим Иванович поспешил домой. На следующий день по возвращению его срочно затребовали в райком, (село сразу после освобождения стало районным центром). Тут и идти до райкома всего ничего, а пока дошёл - весь мокрый, рубаху хоть выжимай. В голову-то думки всякие нехорошие лезут, одна другой хлеще. А ну, как спросят, теперь уже советчики, а чего это ты, голубчик, в оккупацию прятался? Или опять-таки, про зерно напомнят, сожжённое? А того хуже, безо всяких разговоров, заберут ночью, как до войны бывало, и с концами. Пропаду ведь, сверлили мозг навязчивые мысли. - Говорил же матери, - останусь, чему быть того не миновать! Так нет - беги! Вот и добегался. А с другой стороны - не успел порог хаты переступить, столько новостей, аж мороз по шкуре: Жуковых дочку забрали, за то, что переводчицей в комендатуре работала. И Баринову Таиску, что вместо него бригадирствовать осталась, как забрали, так до сих пор от неё ни слуха, ни духа. Вот так бы и остался! Словом, куда ни кинь, всюду клин!

Зашёл в райком, ноги, как деревянные, с сапогами не совладают. Навстречу - незнакомец, невысокого росточка, почти вровень с ним, в военной форме, правда, без знаков различия, но с какой-то медалькой на груди, а за ремень пустой рукав гимнастёрки заправлен, всё понятно - отвоевал своё. Неожиданно ручно поприветствовался. Жильниковым назвался, Иваном Данилычем, сказал, что теперь он новый секретарь райкома . И с ходу присесть предложил. Сразу отлегло от сердца. Вздохнуть облегчённо не успел, а тот - есть мнение, Серафим Иванович, выставить твою кандидатуру на должность председателя колхоза, как-никак ты до оккупации в руководящих работниках состоял.

- Так я, это, - замялся было Серафим, ещё до конца не веря своим ушам, с дуру хотел на слабое здоровье посетовать, да хорошо вовремя опомнился. И потому, сразу выпрямил спину и как-то осанисто приподнимая голову, но сказал тихо, - Не партийный.