Защитник Седов - страница 9

Посадили его уже много лет спустя, в 1952-м. После совершенно пустячного «дела Носова», укравшего в колхозном саду 9 килограммов груш. Седов указал на суде, что, несмотря на общеизвестное изобилие, данному многосемейному колхознику нечем было кормить детей. Районный прокурор в своем письме куда следует дал серьезную политическую оценку вылазке адвоката Седова и еще кое-что ему припомнил…

Но просидел Владимир Николаевич совсем недолго: один год три месяца и семь дней. Теперь он уважаемый член Московской коллегии защитников (то есть адвокатов). И те четверо — бывшие смертники — все живы-здоровы. Все уже дедушки. Один из них даже стал академиком ВАСХНИЛ — Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени Ленина.

1963

Было это — страшно вымолвить! — сорок лет тому назад. Я был студентом Литературного института и, разумеется, комсомольцем. У каждого из нас, помимо обычных студенческих дел и обязанностей, была еще так называемая нагрузка. (Не знаю, существует ли еще и сейчас это слово.)! Нагрузки были разные, у каждого своя. Но, безотносительно к другим нагрузкам, все мы — все до одного — были агитаторами. Каждому отводился участок — определенное количество квартир, куда он должен был постоянно ходить, беседовать с избирателями, держать их на строгом учете, следить, чтобы в день выборов все они были в состоянии боевой готовности, чтобы проголосовали обязательно все до единого и как можно скорее. Агитатор имел право покинуть избирательный участок лишь после того, как все его избиратели отдадут свои голоса «за блок коммунистов и беспартийных». А избиратели подчас попадались «несознательные», и беднягам агитаторам частенько приходилось мотаться по своему участку с раннего утра аж до самой полуночи.

Из всех известных нам комсомольских нагрузок работа агитатора была самой нудной, самой противной и неблагодарной. Кое-кто даже готов был взвалить на себя гораздо более тяжкие обязанности, лишь бы только увернуться от этой. Но это удавалось лишь немногим счастливчикам. А остальные привычно тянули унылую агитаторскую лямку, принимая ее как неизбежное зло.

В том году, о котором я сейчас вспоминаю, при распределении нагрузок меня ждал сюрприз: я был назначен бригадиром. Это значило, что у меня в подчинении будут пять или шесть агитаторов, а я буду ими руководить. (Это был пик моей общественной карьеры. На более высокую ступень я так никогда и не поднялся.)

Не могу сказать, чтобы это новое назначение меня обрадовало: легче все-таки отвечать за себя одного. Но делать было нечего. Я покорно взял список агитаторов, включенных в мою бригаду, и пустился на поиски своих будущих соратников. Найти их было несложно: институт у нас был маленький, все мы хорошо знали друг друга — и по фамилиям, и в лицо. Но одна фамилия из шести, оказавшихся в полученном мною списке, была совершенно мне незнакома: Зверев… Среди студентов института никакого Зверева не было, это я знал точно. Кто же он, этот Зверев? И как мне его найти?

Но искать таинственного Зверева мне не пришлось: он сам нашел меня.

Это был полный, очень респектабельный человек с толстым кожаным портфелем. Впечатление респектабельности еще более подчеркивали очки в тонкой золотой оправе. Очки были не студенческие, а скорее профессорские. Даже не у каждого из наших профессоров на носу красовались такие ультрамодные, элегантные очки.

Но в конце концов бог с ними, с очками. Больше всего, даже больше, чем очки, меня поразило в Звереве то, что он показался мне человеком (разумеется, по тогдашним моим понятиям) весьма солидного возраста. На вид ему можно было дать лет тридцать пять, а то и все сорок.

Впоследствии выяснилось, что мы почти сверстники: он был всего лишь на год старше меня. Выглядел же он «пожилым», как я теперь понимаю, по той простой причине, что все мы, студенты, независимо от возраста каждого, только мечтали о том, чтобы стать литераторами-профессионалами, а он уже давно был им.

Как бы то ни было, оказалось, что моему новому знакомцу всего-навсего 23 года. Что он, как и я, комсомолец. Нет, не «новенький», не студент нашего института и даже не стремящийся в него поступить. Просто он попросил в райкоме, чтобы его поставили к нам на комсомольский учет, хотя живет он довольно далеко от Тверского бульвара, где-то у черта на куличках, добираться до центра приходится часа полтора.