Застенчивые кроны - страница 2
– Твой сын?
– Мой.
Если он спросит сейчас, сколько ей было лет, когда она родила, Даша взорвётся! Но, нет. Он слишком тактичен для этого.
– Хороший парень.
– Спасибо.
Это не было её заслугой. Ей нечем было гордиться на самом деле. Ставру и Любе – да. Ей – нет. Но не кричать же об этом на каждом углу?
– Присаживайся.
– Извини, не могу. Я на работе – не положено. – Кривится невольно, когда дым сигареты мужчины достигает её обоняния. Герман замечает это, хмыкает, но руку с зажатой сигаретой отводит в сторону. Даша все это подмечает на автомате. Стыд возвращается, ей кажется, что она никогда не сможет отмыться от своего прошлого. И эта его ухмылка, как лишнее тому подтверждение. Подбородок задирается сам по себе. Даша не позволит смешивать себя с грязью. Она ошибалась, она поступала неправильно, но она, все же, человек! Годы работы с психологом не прошли даром. Даша Иванова поверила в себя. Возможно, её вера была хрупкой, как лучший китайский фарфор. Возможно, у неё не совсем получалось любить себя должным образом, но она старалась. Больше никто и ничто не заставит её усомниться в том, что она достойна любви.
– А вы здесь какими судьбами? Решили поправить здоровье?
– Что? Глупости какие…
– Почему? Это достаточно узкопрофильное заведение. Обычных туристов здесь не бывает.
– Я по делу.
– Тогда не буду отвлекать, – пожала плечами Даша и собралась, было, уходить.
– Подожди. Я вообще-то к тебе.
– Ко мне? – Ее изумление было искренним и неподдельным.
– Именно. У меня к тебе вопрос.
– Спрашивай.
– Ты чистая?
– Простите?
– Как долго ты ничего не употребляешь, и какова вероятность того, что ты сможешь оставаться чистой в течение, скажем, полугода?
Комок желчи, который подпер горло Даши, устремился наружу. Она сглотнула, в попытке остановить рвотный спазм.
– Ты… – прохрипела она, задыхаясь. – Какое право имеешь ты… Задавать мне такие вопросы? Ты… Ты кто такой вообще?
– Да постой ты. Не кипятись. Я по серьёзному делу, что ты сразу лезешь в бутылку?!
– У нас нет общих дел. И тем для обсуждений нет тоже.
– Я согласился снимать Потерянных. У тебя будет роль. При условии ежедневной сдачи проб на запрещённые препараты, конечно…
Если что-то и могло вывести Дашу из себя ещё больше, то только эти слова.
– Хорошее предложение, когда-то я мечтала стать великой актрисой. Только знаешь, что? Все изменилось. Теперь мне это и даром не нужно. Так что ты зря проделал весь этот путь.
Герман опешил. Разговор с Дашей изначально вышел неправильным. Не таким, каким он его планировал – это уж точно. Но, независимо от этого, мужчина никогда не мог бы предположить такого исхода беседы. Она что… Отказывается?! Или набивает цену?
– Ты не поняла…
– Я поняла все прекрасно. Смею заверить, что мой мозг ничем не затуманен без малого тринадцать лет. Мне просто не интересно ваше предложение. – Даша сумела взять эмоции под контроль, и снова, абсолютно сознательно перешла на “вы”.
Герман откинулся на спинку стула, изучающе разглядывая женщину. Он так и не понял, когда их роли поменялись местами? В какой момент это случилось?
– Я предлагаю тебе то, что никто другой не предложит, учитывая все нюансы.
Он намекал на её репутацию. Очень плохую репутацию, которая сложилась у Даши Ив.
– Мне все равно, Герман. Меня не привлекает мир кинематографа. Даже касаться не хочу этой грязи вновь. Боюсь испачкаться.
– Серьезно? Неужели все было настолько плохо?
Она не посчитала нужным ответить. Глупо было перекрикивать все усиливающийся дождь.
– Ты, мать твою, получила Золотую пальмовую ветвь!
– Я достигла дна… – Герман уже не слышал этих её слов. По крайней мере, Даше того бы очень хотелось. Они не ему предназначались. И она не готова была обсуждать их, с кем бы то ни было. Разве что со своим психологом. Или Ставром. Впрочем, тот в своём роде работал получше любых мозгоправов.
Даша прошла через ресторан, подмигнула сыну, который на каникулах подрабатывал в баре, и свернула к своему домику. Когда-то давно, ещё в прошлой жизни, здесь останавливалась Люба. Теперь, шестнадцать лет спустя, дом стал пристанищем Даши, и она была счастлива в нем, до сегодняшнего дня. С появлением Германа все изменилось, она вновь почувствовала себя уязвлённой и недостойной.