Железные ворота - страница 24

— Нет, нет, Тодорос, клянусь тебе! Я колеблюсь только из холодного расчета, поверь мне. Каждый делает то, что ему выгодно… Я хочу иметь кредит на рынке, кредит доверия… Вот и ты предлагаешь мне работу, потому что знаешь, даже если мне будет грозить виселица…

— Значит, ты отказываешься… Скажи прямо и покончим с этим… Коммерции нужны ловкачи, а не герои…

Шум в кофейне нарастал. Андониса так и подмывало отплатить Тодоросу оскорблением, назвать его предателем, продажной шкурой, коллаборационистом, сотрудничавшим со всеми подряд оккупантами. Но он прикусил язык: ведь Тодорос коммерсант в широком смысле этого слова. Пусть покуражится немного, сейчас не время терять хорошего клиента. Андонис смотрел на посетителей, на потемневшие картины, на засиженные мухами люстры, на часы с неумолимо бегущими стрелками, на стаканы, мелькавшие в руках официантов, на тяжелые мешки под глазами Тодороса, на его распухшие и словно неживые пальцы, застывшие на мраморном столике.

— Нечто в этом роде твердил мне старик судья, который только что ушел отсюда. Мне, мол, надо спросить свою совесть.

— Насчет коммерческих дел? — с любопытством спросил Андонис.

— Нет, насчет другого. Он уверен, что моя совесть…

— Но я не требовал от тебя ничего подобного, — оправдывался Андонис. — Я сказал только, что тебе нужен человек с идеями и знаниями, чтобы изучать, чтобы следить за направлением в экономике… И больше ничего…

— Берешься за работу? Говори!

— Мне невыгодно…

— Почему тебя, Андонис, выгнали со службы?

— Какое это имеет значение? Если бы я захотел, то легко мог бы остаться, очень легко… Меня уволили не за растрату, не за бездарность…

— А ты, как старик судья, спрашивал свою совесть…

— Предположим… Но это мое личное дело… Подумать только, всю жизнь оставаться бухгалтером! А теперь, — вызывающе продолжал Андонис, — я торговый агент и этим зарабатываю на хлеб!

— Ну и что из того? Да, ты торговый агент, ходишь по лавкам, магазинам, а у тебя опротестованные векселя… Когда тебя упрячут в тюрьму…

Гул в кофейне тотчас замер, картины слились с грязными стенами, лишь вода сверкала в стаканах и все кругом молча жестикулировали, автоматически открывая и закрывая рот. Кто-то мимоходом толкнул Андониса в плечо, он чуть не свалился со стула. «Если хорошенько подумать, — рассуждал про себя Андонис, — мои сомнения совсем не морального свойства. Раз у меня столько долгов и опротестованных векселей, было бы величайшей глупостью ввязываться еще в дело с контрабандой. Впрочем, хоть я иду ко дну, я не доставлю удовольствия тому, кто считает, что унизил меня, назвав торговым агентом». Он сунул руку в карман за носовым платком и нащупал деньги, которые он получил от импортера.

— Ну, ты посоветовался со своей совестью? — спросил насмешливо Тодорос.

— Мне невыгодно, — опять уклончиво ответил Андонис. — Я знаю, что товар остается тем же, независимо от того, оплачен он в таможне или нет.

— Что же тогда?

— Я замыслил одно хорошее дельце… Несколько богачей…

И Андонис принялся объяснять Тодоросу, как выгодно намеревается он поместить чужой капитал, но Тодорос больше его не слушал. Глаза толстяка были прикованы к двери, но казалось, что он наблюдал за чем-то вдалеке. Потом, словно ему стало тесно в кофейне, он поднялся и отшвырнул ногой стул.

— Подумай. Завтра я опять буду здесь, — сказал он, уходя.

Андонис остался один. Кругом него стоял невообразимый шум. Дело с контрабандой — возможность выпутаться из долгов. Когда он понял, что, сидя в кофейне, совершенно бессмысленно потерял уйму времени, он выпил залпом стакан воды и тотчас оказался на улице. Как ты ни измотан, но рассиживаться — это непростительная роскошь. Тут нет никаких сомнений. Дело уплыло из рук, все прочее — второстепенно. И Андонис ускорил шаг, чтобы успеть еще в несколько мест.

Тысячи ног проходят по улице, но у него особая походка, не такая, как у других. Приставив козырьком руку ко лбу, Измини, словно хищная птица, впивается взглядом в каждого прохожего, — а вдруг она заметит в ком-нибудь знакомую черточку. Она греется в лучах зимнего солнца, и ее черные волосы отливают синевой. Это бойкая улица, она начинается где-то далеко, на краю света. Все здесь спешат куда-то, их поглощают переулки, двери домов, магазины.