Женщины на русском престоле и вокруг него - страница 56

Но вернемся в 1741 г. и обратимся к подробностям того, как Елизавета Петровна взошла на российский престол. Как мы уже отмечали, Брауншвейгская фамилия, оказавшаяся у трона после ареста Бирона, крайне слабо вникала в государственные дела и столь же слабо держала власть в своих руках. Правительница Анна Леопольдовна и ее сторонники располагали некоторыми сведениями о готовящемся против них заговоре, но недооценили его опасность и не предприняли никаких решительных мер. А заговор этот был абсолютно серьезен и примечателен гем, что его основной движущей силой было не столько собственное желание Елизаветы стать императрицей (она была честолюбива, но не склонна к риску и вполне довольна свободной жизнью цесаревны), сколько деятельность иностранных дипломатов при русском дворе: французского посланника маркиза И. Ж. де ла Шетарди и шведского — барона Э. Нолькена. И французский, и шведский дворы хотели видеть на троне Елизавету, поскольку рассчитывали, что с ее воцарением они повернул внешнюю политику России в выгодное им русло, и потому труды послов по подготовке переворота весьма щедро финансировались как из Парижа, так и из Стокгольма.

Сигналы о готовящемся перевороте становились все слышнее, и 23 ноября 1741 г. Анна Леопольдовна в присутствии двора обвинила цесаревну Елизавету в сговоре с иностранными дипломатами. Елизавета упала на колени и все отрицала, говоря, что во всем виноват ее врач, француз Иоганн-Герман Лесток, ведущий какую-то неведомую ей игру. Елизавете Анна Леопольдовна поверила, в серьезность заговора — нет и, «по-семейному» поговорив с цесаревной, отпустила ее с миром. Елизавета же ясно поняла, что тучи над ней сгущаются, и в следующий раз номер со слезными уверениями в любви и верности может не пройти. Накалил ситуацию Лесток, небезосновательно опасавшийся за свое положение, а возможно, и жизнь. Он сам впоследствии рассказывал, как поздним вечером того же 23 ноября пришел к Елизавете и положил перед ней две игральные карты: на одной была изображена цесаревна на троне в короне и мантии, на другой — она же, но в монашеской рясе, стоящая перед виселицей. Выбор был очевиден, и Елизавета решилась.

Как выяснилось, к цесаревне Лесток пришел не один, а с несколькими гвардейцами, которые высказались в поддержку «матушки Елизаветы», упомянув и о том, что им, во-первых, совершенно не хочется по холодам отправляться под Выборг воевать со шведами, куда их посылает Анна Леопольдовна, а во-вторых, что им довольно давно не платили жалованье. Елизавета намек поняла, и на следующее утро распорядилась отнести свои бриллианты в качестве залога нескольким столичным ювелирам и получить у них нужную сумму. А в И часов вечера к Елизавете пришла группа из двенадцати гвардейцев, которые изъявили готовность к активным действиям. Цесаревна велела послать за теми своими сторонниками, кому всецело доверяла. Это были Лесток, Алексей Разумовский, трое братьев Шуваловых — Петр, Александр и Иван, Михаил Воронцов, дяди Елизаветы Карл и Фридрих Скавронские, принц Эссен-Гомбургский с женой и некоторые другие. И хотя все собравшиеся заверили Елизавету в своей преданности и поддержке, сама цесаревна все еще колебалась. Тогда Лесток надел ей на шею орден Святой Екатерины, дал в руки серебряное распятие и вывел из дворца к ожидавшим у ворот саням. Усадив цесаревну в сани, он сел с ней рядом, а Воронцов и Иван Шувалов встали на запятки. Другие заговорщики сели во вторые сани, и небольшой кортеж поехал по заметенным снегом ночным петербургским улицам.

Остановился он возле кордегардии Преображенского полка — своеобразного «города в городе», где жили гвардейцы, не имевшие или не снимавшие другого жилья в столице. Приехавшие разбудили всех, и Елизавета обратилась к собравшимся с распятием в руках. Напомнив гвардейцам, «чья она дочь», цесаревна взяла с них клятву в верности и приказала никого не убивать. Гвардейцы поклялись, и весьма внушительный отряд двинулся по Невскому проспекту к Зимнему дворцу. У Адмиралтейства заговорщики остановились. Часть из них пошла арестовывать ключевых сторонников Брауншвейгской фамилии — Б.-К. Миниха, А. И. Остермана, К.-Р. Левенвольде и М. Г. Головкина, остальные должны были сделать главное — арестовать правительницу-регентшу, ее мужа и младенца-императора. Отряд из восьми наиболее преданных Елизавете гвардейцев, изобразив ночной патруль, подошел к четырем часовым, стоявшим у входа в — Зимний, и, внезапно напав, обезоружил их. Так и не встретив серьезного сопротивления, заговорщики вошли в спальню Анны Леопольдовны, вместе с ними туда вошла и цесаревна. Подойдя к кровати правительницы, Елизавета стянула с нее одеяло и произнесла: «Сестрица, пора вставать!» Так, без крови и даже без особого шума, Анна Леопольдовна, Антон-Ульрих и двое их детей — годовалый Иван VI и его трехмесячная сестра Екатерина, были арестованы. Убедившись в успешном завершении дела, Елизавета попросила дать ей младенца-императора, бережно завернула царственного ребенка в теплое одеяло и поехала к себе во дворец, приговаривая: «Бедный, невинный крошка! Во всем виноваты только твои родители». И с этим можно было бы согласиться. Вот только волею самой Елизаветы и двух последующих государей этого «бедного невинного крошку», как и всю его семью, ждала судьба куда более трагичная, чем у многих отъявленных преступников, о чем читатель уже знает.