Жертва любви. Геометрическая фигура - страница 49

стр.

Я выдержала паузу, налила минералки в стакан, жадно выпила. Обвела взглядом присутствующих:

— Я могу пригласить Ксениного отца в эту семью?

Все посмотрели на Нину Сергеевну:

— Да, — чуть слышно проговорила она.

Взгляды присутствующих скрестились на Александре Андреевиче:

— Разумеется! — твердо произнес муж.

Вытащив мобильник — не стану же я афишировать, что весь наш разговор транслируется Бог весть куда! — я набрала номер:

— Анатолий Михайлович, поднимитесь, пожалуйста!

Пошла в прихожую открывать дверь, чтобы не было звонков. В зал вошел мой московский гость. Худощавый, весь седой мужчина «за пятьдесят» — точнее возраст определить было трудно. Серый, явно не российский костюм, белая рубашка, галстук, сделанный из той же ткани, что и пиджак.

— Анатолий Михайлович! — представился он сидящему в зале семейству. Александр Андреевич и Андрей подали руку незнакомцу. Крафт-старший показал на свободное место на диване, рядом с собой.

— Анатолий Михайлович, вас можно попросить повторить присутствующим ваш рассказ? — я подошла к гостю.

— Конечно, Надя! — он глубоко вдохнул, словно перед прыжком в воду, лишь потом начал повествование.

— Давно это было, тридцать с лишним лет назад, конец шестидесятых. У меня с детства были хорошие способности к языкам. Когда заканчивал школу, меня вызвали в КГБ, предложили поработать в разведке. Все подошло. Анкета — из крестьян, русский, родные и близкие не судимые, в оккупации не были, комсомолец, спортсмен… В общем, приняли меня в закрытую разведшколу КГБ. В Москве учился пять лет. Не только языки. Общая инженерная подготовка, радиотехническая, диверсионная, — словом, по полной программе. Да не об этом речь.

В увольнительные отпускали. Одно было условие: не говорить, где учишься. Однажды в очередной увольнительной на танцах под духовой оркестр — старшее поколение помнит, было такое в парке Горького — с девушкой познакомился. Понравилась. Второй, третий раз встретились. Разузнал, как зовут, доложил начальству своему по команде. Так мол и так, прошу разрешения на женитьбу.

Начальник анкетные данные ее взял, обещал подумать. Недели через две вызывает. И так, не глядя мне в глаза, говорит: «Мы тебя для нелегальной работы за рубежом Родины готовим. Девушка твоя не прошла по анкете, детдомовская она, родители неизвестны. Да и языков не знает. А тебя на долгие годы забрасывать собрались. Словом, или ничего серьезного, или рви с ней совсем». Вот так. Что мне делать было? Рассказывать о себе я права не имел. Тогда строго было: тебя государство из миллионов выбрало, доверие оправдывай…

А я к ней тянулся. Мне месяц до окончания разведшколы оставался, когда… Словом, не выдержали. Стали близки. А тут уезжать. Кошки на душе скребут. Признаться не имею права и подлецом оставаться не могу. Смолчал, словом… — гость помедлил. Потом, справившись с волнением, продолжал. — Почти на тридцать лет потерял я все: собственное имя, отчество, фамилию. Летом только вернулся. Есть все. Генеральское звание, Звезда Героя, еще Союза старого. Квартиру в Москве дали. Дачу в Подмосковье. Счет в швейцарском банке. За границей я ведь под крышей бизнесмена одного трудился. Состояние сколотил. За вычетом налогов любимой Родине — все остальное мне. А кому все это, думаю? Жену мне, кстати, в «Аквариуме» (так штаб-квартира нашей Службы в Ясеневе называется) подобрали. Ничего дурного не скажу, хорошая была женщина, царство ей небесное! — он вдруг перекрестился.

Только, видно, она чувствовала, как я к ней… по долгу службы отношусь. Может, у самой кто до меня был. Не знаю, — он пожал плечами, — только детей мы с ней решили не заводить и правильно сделали. Она на чужбине у меня похоронена. На второй родине то есть. Под чужим именем.

Вот я и решил найти свою бывшую возлюбленную, во всем ей покаяться. Ребенка разыскать. К груди собственной прижать. Конечно, я понимал, что подруга юности наверняка замужем, у меня, скорее всего, и внуки есть. Никому мешать, семьи чьи-то разбивать я не собирался. Контора родная помогла. Ту женщину нашли. Но предупредили меня: у нее только один ребенок, который по возрасту никак не может называться моим сыном: я в пору его рождения за границей уже с десяток лет служил.