Живой обелиск - страница 3

— Молодец, Куырна! Вот это парашютист!.. За проявленный героизм награждаю тебя чашкой молока! — кричал Бечыр.

Парашютист приземлился без происшествий, черный зонт упал рядом, как летучая мышь со сложенными крыльями.

— И Чкалов не сразу пересек Северный полюс, малыш! — прыгал вокруг меня Бечыр.

Через несколько дней с крыши дома на двух зонтах спрыгнул он сам. Но разве мог удержать его такой парашют? Как только он кинулся вниз, спицы на обоих зонтах с треском лопнули, парашютист плюхнулся на соседский двор и долго после этого потирал синяки.

Вот тебе и Валерий Чкалов!

Все могло надоесть Бечыру — игра в прятки, скачки на неоседланном коне, — но привязанность к дедушке Кудзи не проходила. И еще Бечыр зачитывался сказаниями о народных осетинских героях — Чермене Тлаттаты и Хазби Алыккаты, Кудзи Дзутты и Татаркане Томайты. Он изображал их с мальчиками по вечерам на улицах аула, и я не помню, чтобы он сыграл одного героя хоть дважды. Сказку же о девятиглавом великане из уст дедушки Кудзи мог слушать Бечыр без конца.

О существовании фандыра[2] и о том, что Кудзи умел на нем играть, мы не знали. Это было неожиданное открытие.

Кудзи был всегда рад нам, и мы приходили к нему без приглашения. В тот вечер впереди, как обычно, шел Бечыр. На улице было тихо.

Открыв дверь дома Кудзи, Бечыр отшатнулся и загородил тесный проход распростертыми руками.

Из комнаты просачивались мягкие звуки фандыра. Я стоял за спиной окаменевшего Бечыра и слушал песню о Таймуразе Козырты.

Сгорбившись, старик сидел на треножнике. Струны фандыра из тугих воловьих жил ровно гудели от прикосновения его пальцев и становились похожи на опушенные вербные веточки. Фандыр лежал на коленях старика, в такт мелодии Кудзи тихонько подталкивал его грудью.

Голос Кудзи то срывался, то взлетал ввысь. Я ничего не знал о жизни дедушки, но чувствовал, что песню про героического Таймураза старик переложил на собственный лад.

С морщинистых скул скатывались слезы. Мы с Бечыром стояли в дверях как заколдованные.

Заметив нас, старик застеснялся, провел шапкой по скулам, сдвинул ее на глаза. Потом отложил инструмент, улыбнулся.

— Пришли? — спросил он хрипло.

Бечыр прошептал умоляюще:

— Сыграй еще раз, дедушка!

Кудзи покачал головой и протянул ему фандыр.

— Не-е-ет, мой мальчик… Ты теперь на нем будешь играть.

Бечыр растерялся:

— Как же это, дедушка? Как я буду на нем играть?

— Играй так, сынок, как играл на нем… его прежний хозяин, — сказал Кудзи.

— Дедушка!.. — У Бечыра вздрагивали губы и ресницы.

…Через некоторое время я узнал, что хозяином фандыра был сын Кудзи, Сослан, замученный белогвардейцами на глазах у связанного отца.

Радости Бечыра не было предела. Еще недавно прыгавший на зонтах с крыши нашего дома, он сразу как-то переменился, стал взрослей и жестче. Песня Кудзи растревожила его. Я был слишком мал, чтобы он мог со мной поделиться своими переживаниями.

Как-то среди ночи, стараясь не разбудить меня, Бечыр выполз из-под одеяла и, подкравшись на цыпочках к кровати гыцци, стал перед ней на колени:

— Гыцци!

— Что с тобой, сынок?

Гыцци не спала. Я видел, как она гладила ладонью щеки и курчавые волосы Бечыра.

— Я не знал, что такие старики, как Кудзи, умеют плакать.

Воцарилась мертвая тишина, не слышно было тяжелого дыхания гыцци, ее шелестящих ладоней. Они думали, что я сплю, а я не знал, как мне сглотнуть сдавивший горло комок.

— Он не плакал… он пел, — замычал я из темноты.

Гыцци молчала. Бечыр вздохнул.

— Пел! Если это называется песней, то что же такое плач?

Послышался шорох одеяла. Гыцци поднялась с постели.

— Черный день настал для моего очага! — Она зажгла парафиновую свечу.

Я увидел в мерцавшем огне трепещущую фигуру матери и Бечыра на коленях.

— Гыцци, ты видела когда-нибудь плачущего Кудзи? — Шепот Бечыра был похож на дрогнувший лепесток зажженной свечи.