Жизнь Аполлония Тианского - страница 3

8. Тут Евксен понял, что ученик его замышляет великое дело, и спросил, с чего же он собирается начать. «С того же, с чего и врачеватели, — ответил Аполлоний, — ибо они, очищая желудок, одним не дают заболеть, а других исцеляют». И сказавши так, он отказался от убоины, ибо пища эта нечиста и отягчает разум, но утолял голод овощами да сушеными плодами, утверждая, что чисто лишь рожденное самою землей; что же касается до вина, то, хотя напиток этот добыт из взлелеянной людьми лозы и чист, однако нарушает умственное равновесие, помрачая духовный эфир. Таким образом, очистив себя изнутри, Аполлоний отказался также от обуви и шерстяной одежды из-за их животного происхождения, облачился в льняные ткани, отпустил волосы и поселился в святилище. Поелику все окрестные жители восхищались Аполлонием, и сам Асклепий возвестил однажды жрецу, что приветствует в Аполлонии свидетеля своего попечения о болящих, то народ, привлеченный слухами, стекался в Эги и из самой Киликии, и из ближних областей — потому-то и появилось киликийское присловье, ставшее затем поговоркой: «Куда торопишься? Собрался к молодцу?».

9. Не умолчу и о том, что происходило в храме, ибо повествую о муже, коему даже у богов почет. Так, некий юный ассириянин, явившись к Асклепию за исцелением, продолжал изнурять себя пьянством и развратом, словно поспешая к смерти: страдая водянкой, он не пытался избавиться от отеков, ища наслаждения в вине. Поэтому он не удостоился попечения Асклепия — тот даже не явился ему во сне. Он уже начал роптать, но тут бог, представ перед ним, возвестил: «Побеседуй с Аполлонием, и тебе полегчает». Придя к Аполлонию, юноша спросил его: «Не облегчит ли твоя мудрость мои страдания? Ибо сам Асклепий послал меня к тебе за советом». — «Да, — отвечал тот, — нечто весьма для тебя полезное я знаю. Хочешь ли ты исцелиться?». — «Зевс свидетель, хочу! Но Асклепий лишь обещает мне здоровье, а дать — не дает!» — «Придержи язык! Бог дает здоровье тому, кто воистину желает этого, а ты, напротив, стараешься поощрить свою болезнь: роскошествуешь, острою пищею язвишь гнилое и отечное нутро, так что к воде добавляешь еще и грязь». Этот ответ Аполлония, по-моему, куда яснее Гераклитова изречения: тот, страдая такою же болезнью, сказал, что ему-де нужно средство, превращающее слякоть в засуху, — слова туманные, неведомо на что намекающие, — меж тем как Аполлоний воротил юноше здоровье, давши ему свой мудрый совет попросту.

10. Однажды Аполлоний увидел, что весь алтарь залит кровью от заклания бесчисленных жертв — тут были и египетские быки, и огромные кабаны, частью освежеванные, частью разрубленные, и в довершение всего стояли две золотые чаши, полные редкостных индийских самоцветов. Обратясь к жрецу, Аполлоний спросил: «Что это значит? Кто-то очень уж старается уважить бога». — «Ты удивишься гораздо более, — отвечал жрец, — когда узнаешь, что даритель этот ни о чем еще и попросить-то не успел и даже не провел здесь и нескольких дней ради исцеления или исполнения иной просьбы, как делают люди. Он вроде бы и явился-то только вчера — а вот приносит столь щедрые жертвы и обещает пожертвовать еще больше, лишь бы Асклепий внял ему. Человек он богатейший: в Киликии у него добра больше, чем у всех остальных киликиян вместе взятых. Бога же он просит вернуть ему вытекший глаз». Тогда Аполлоний, потупив взор, — с годами это обратилось у него в привычку, — спросил: «Как звать его?» И, услыхав имя богача, промолвил: «По-моему, жрец, этого человека и в храм-то пускать нельзя, ибо он нечист и дары приносит не только для исцеления. Ежели, ничего не получив от бога, он жертвует столь обильно, то значит жертвует неспроста, но старается замолить некий тяжкий грех». Так сказал Аполлоний. А ночью сам Асклепий явился жрецу и возвестил: «Пусть имярек уходит отсюда и уносит свое добро — ему и одного глаза много». Полюбопытствовав, жрец сумел узнать, что у жены киликиянина была дочь от первого брака, которую он пожелал, а затем совратил, нимало не позаботившись о сокрытии блуда, так что мать застала их в постели и выколола ей булавкой оба глаза, а ему — один.