Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2 - страница 2

Я вспоминаю тоже, что я на их запрос указал, где находится дом министра внутренних дел Протопопова, и они решили направиться по этому направлению. Мой разговор с рабочими и солдатами произвел на них такое впечатление, что они пришли к заключению, что я могу быть им очень полезен для организации дальнейших революционных действий. Один из рабочих, как сейчас помню его красивое симпатичное лицо, прямо настаивал: «возьмем генерала с собой». Легко понять мое изумление и даже ужас, когда я услыхал такое предложение; конечно, я поспешил незаметно ускользнуть назад, в здание Управления, пользуясь случаем, что их внимание в это время было приковано к разговору с полк. Нокс.

Я должен здесь снова напомнить, что в то время сильнейшее недовольство захватило все слои русского общества не только в тылу, но и на фронте. Как я уже сообщал ранее, при моем разговоре в Пскове, в штабе Северо-Западного Фронта, с ген. Болдыревым, последний мне прямо заявил, что «в случае революции мы, офицеры и солдаты, будем на ее стороне». Я чувствовал тогда, что так далее продолжаться не может, что атмосфера была накалена до последней степени. Все были особенно возмущены царицей Александрой Федоровной, — ее вызывающим поведением в отношении назначения самых бездарных и недостойных лиц на должности министров. Все знали, что Государь был безвольным человеком и что его супруга делала с ним, что хотела. Достаточно было даже небольших -стачек рабочих или бунта в одном из запасных батальонов, чтобы волнения мгновенно распространились на все слои населения.

Революционное настроение было у всех, — начиная с верхов интеллигенции и до последнего мужика. Я помню свои разговоры с крестьянами деревни Собельниково, моим соседями по хутору в Калужской губернии. Все они в один голос заявляли мне о своем крайнем недовольстве войной и спрашивали, когда же она кончится; они особенно чувствовали тяжесть войны летом в 1916 году, когда был об’явлен призыв до 40-летнего возраста и в деревне должны были остаться одни старики и женщины. Такой отсталой стране, какой являлась совершенно не подготовленная к войне Россия, ведение громадной войны на два фронта представляло громадные трудности. В особенности надо принять во внимание, что, как русский народ, так и инородцы, не понимали целей войны, и потому считали, что жертвы, ими приносимые, совершенно излишни. Что я мог сказать своим соседям, когда я сам считал, что продолжение войны угрожает полным развалом государства, и что неумелый способ ее ведения, несомненно, должен вызывать крайнее раздражение во всех слоях населения? На их вопрос я отвечал вопросом же: а как ее кончить? Ведь разрывая с союзниками и заключая мир с Германией, мы можем впоследствии очутиться снова в очень тяжелом положении, •— не говоря о том, что все принесенные громадные жертвы пропадут даром. Но деревня во время революции, начавшейся в Петрограде и Москве, а потом и в других городах, молчала. Она выжидала событий, и до зимы в ней наружно было все спокойно. Февральская революция как бы не всколыхнула еще деревни, хотя, несомненно, что вопрос о приобретении помещичьей земли был главным лозунгом крестьян: деревня только ждала удобного момента, когда будет можно безнаказанно взять ее в свои руки.

Когда рабочими и солдатами мне было сделано предложение принять активное участие в революционных действиях, то, приняв во внимание, что я в политических делах никогда не принимал участия и не имел никакой политической программы, я сразу решил незаметно скрыться. Из Управления, которое уже было занято солдатами, беспорядочно стрелявшими в потолок и стены, я решил выйти задним ходом на двор, а потом через калитку на одну из улиц, прилегающих к Литейному проспекту, и пробраться домой. Но ворота Управления были заперты, ,и мне пришлось пройти на двор Орудийного Завода (он находился рядом с Г. А. У.), откуда после долгих поисков я нашел выход наружу. Теперь надо было решить, как мне пробраться домой; переход через Неву по Литейному мосту был немыслим, так как он весь был запружен восставшими. Оставалось перейти Неву по льду, и потому, я направился на Набережную к Гагаринскому переезду. Здесь случилось событие, которое, может быть, спасло мою жизнь, так как появление на улице перед восставшей толпой генерала представляло громадную опасность: в этот день было убито не менее 10 генералов и много офицеров. Выйдя из Орудийного завода я встретил солдата Ромашева, вестового моего сына, Димитрия, который был убит на войне под Вильной. Ромашев любил моего сына, был с ним во всех боевых делах и привез его тело в Москву, после отступления наших войск от Вильно. Бог послал мне этого человека, только благодаря которому я и смог пробраться домой. Мы решили идти через Неву по Гагаринскому переезду и выйти к Медицинской Академии. С Литейного моста нас заметили и пустили по нас несколько выстрелов; мы добрались до другого берега и увидали на Набережной, у Военного Госпиталя и Военно-Медицинской Академии, громадную толпу солдат и рабочих. Протискиваясь через эту толпу с Ромашевым, который держал меня за руку, я был несколько раз останавливаем и допрашиваем: «куда идешь, отдай оружие». На эти вопросы, Ромашев отвечал: «веду генерала в Академию, где он служит профессором, там разберут». Я со своей стороны, показывая мою» шпагу, смеясь добавлял: «Возьмите это оружие, которое годится только мешать уголь в камине».