Однажды к девушке, которая ходила за матушкой, приехала сестра проведать. Выпрягли лошадь и пустили ее в сад на корм, где находились ульи с пчелами. Лошадь, ходя по саду около ульев, один из них повалила. В этот же момент пчелы из улья налетели на нее и стали жалить и до того изжалили, что хозяева ее отчаялись видеть лошадь живою. Но в это самое время матушка как бы нечаянно подошла к валявшемуся улью бросила в него метлу и что ж? Все пчелы убрались в улей, а лошадь, как бы ничего с ней не было, стала есть корм.
В городе Алексин был падеж скота. Матушка неожиданно для жителей утром взошла в середину стада, проводила до места пастбища, и в то же время падеж скота прекратился.
Как-то матушка посетила город Алексин и, подойдя к бане, которая находилась под бугром, легла на ее крышу и начала кататься по ней, приговаривая:
–"Будешь наказана! будешь наказана!» ... А надо заметить, что в этой бане мяли лен, не соблюдая воскресенья и праздничных дней. Матушка повалялась по крыше и ушла, и баня в тот же день вечером сгорела.
Однажды Алексинская помещица М. С. Пушкина вместе с казначеем одного монастыря поехала в Москву и дорогой завели между собою разговор, как поступать одной с подчиненными, а другой с рабами.
Поступать строго, ― будут роптать.
Обходиться кротко ― избалуешь.
Въехали в г. Серпухов и вспомнили, что матушка здесь. Зашли. Матушка приняла ласково и на прощанье между прочим сказала Пушкиной: «Кротче-то, дочка, лучше!»
Однажды М. С. Пушкина, разговаривая с матушкой, спросила ее: «Матушка, сколько вам лет?» И получила такой ответ:
«Ну, считай, дочка! Я жила в Смольном, а тогда был первый выпуск!» ...
В другой раз г-жа Пушкина во время разговора с матушкой размышляла про себя о том, что при императрице Екатерине II три фрейлины ушли из дворца: одна Саломия ― погребена в Московском мужском Симоновом монастыре; другая–матушка Евфросиния, а третья-то где же?
Матушка на мысль ее ответила: «Марфушка в Суздале, такая чудачка была, ― а теперь чудеса творит».
Блаженной Евфросинии было имя не Евфросиния, а Евдокия. ― Такое имя дано было ей при святом крещении. В Колюпанове к ней пришла однажды 1 марта пожилая девица из Петербурга и поздравила ее со днем Ангела.– Матушка поцеловала ее и сказала: «Если знаешь, то молчи!»... Из этого следует, что подвижница скрывала свое имя.
Вообще много оказано благодеяний городу Алексину и его окрестностям блаженной старицей, вещественных и духовных. Наконец, старица исполнена была благих дел и долгих дней. Перед смертью ее все прихожане села Колюпанова и окрестных мест, а также все, кто знал ее, слыша о близком конце ее жизни, приходили к ней проститься и попросить ее благословения. Матушка со всеми прощалась и благословляла кого чем пришлось: кому крестик, кому образок, книжечку, травки, крапивки, чулки, платок и т. д. Старица позвана была на небо ангелами к жизни нестареемой, в Церковь торжествующих.
За три недели до своей праведной кончины в воскресенье во время обедни матушка вышла на крыльцо, которое было против церкви и вдруг изумительным громким голосом позвала к себе за ней ухаживавшую няню, говоря: «Няня, ты ничего не видишь? Посмотри, вон два ангела в белых одеждах вышли из церкви и зовут меня к себе: «Евфросиньюшка, пора тебе к нам!»
Такие видения были ей к ряду три воскресенья– в одно и то же время, а в четвертое, после литургии и напутствования Святых Христовых Таин, старица отошла ко Господу тихо, безболезненно, скрестив на груди свои исхудалые руки. Лицо усопшей праведницы сияло небесным блаженством, и смерть не посмела наложить свою мрачную печать на святолепный лик праведной старицы. Едва она испустила последний вздох, как несказанное благоухание разлилось по ее комнате. Так тихо и безмятежно испустила она свой дух и предала праведную свою душу в руце Божии 3 июля 1855 года, в день святого блаженного Иоанна, Христа ради юродивого московского чудотворца, в 3 часу пополудни. Жития ее было сто двадцать лет.
Весть о кончине блаженной Евфросинии привлекла в Колюпаново множество народа, не только из окрестных селений, но даже из ближайших городов. Тесным кольцом обступила густая толпа гроб почившей старицы, и стены Казанского храма огласились беспрерывным пением панихид об упокоении ее праведной многострадальной души.