Журнал «Вокруг Света» №03 за 1991 год - страница 30

Планшеты были уничтожены, компасы конфискованы. Но прозвище «шпионы» прилепилось к нам в школе, и долго еще после того происшествия синяки и разбитые носы свидетельствовали, что мы отнюдь не смирились с этой кличкой.

В тот же год Котлов ушел из школы, а потом уехал из города. Мы пришли на вокзал проводить его, и, прощаясь, Андрей Павлович неожиданно обнял каждого из нас и поцеловал. Потом долго махал рукой из окна вагона. Приглашал: «Жду в гости, синьоры! Приезжайте в Севастополь!»

А что — и приедем! Сядем запросто в такой же поезд а лучше на самолет, и рванем до Севастополя, до самого синего Черного моря, как говорил Котлов. Но никто из нас больше никогда не встретился с Котловым.

Куда уплывают наши мечты? В какой дьявольской пучине они пропадают? Что остается от пылких обещаний, смелых надежд, благих намерений?

Или все же что-то остается? Moжет, та же голубая ящерица, которую j я снова встретил через столько лет?

...Вот Котлов развязывает тесемки огромной картонной папки (в таких художники носят эскизы и рисунки), не спеша перебирает желтоватые листы и вдруг молниеносным движением выхватывает редкость, остро глядит на нее, потом передает нам.

Так я впервые увидел арабскую карту: юг на ней находился вверху, где на обычных картах — север. Но мало этого. В изгибе большой русской реки, где стоял мой родной город, была нарисована маленькая голубая ящерица. Я ее прекрасно запомнил. Блестящий любопытный глаз. Сильное гибкое туловище. Цепкие лапки, бегущие по бумаге.

Почему ящерица? Отчего она попала на карту рядом с моим городом? Что значит этот знак?

Я вспоминаю этот рисунок через десятилетия, глядя на изображение такой же голубой ящерицы в моем блокноте. Рассказываю об этом Худайберды. Он внимательно слушает. Потом говорит:

— С древних арабских карт, по заказу ученых Туркмении, я делал копии. А чтобы пометить свою работу, рисовал свою тамгу — голубую ящерицу.

Да, воистину тесен мир, и самые «странные сближения» случаются в нашей жизни.

Сергей Смородкин Фото Ахмеда Тангрыкулиева

Все мы знаем, что женщина Востока угнетена, носит паранджу и платье до пят, ее права урезаны, во многих странах она не может водить машину и вынуждена хранить деньги в специальных женских банках. Постоянно раздаются голоса, призывающие к освобождению затворницы, к разрушению стены между обществом мужчин и обществом женщин, однако в действительности все не так-то просто. Сужу об этом по собственному опыту.

З анимаясь этнографическими исследованиями на севере арабского мира, в Ливане, и на крайнем юге, в Южном Йемене, я расспрашивал женщин иногда непосредственно, а чаще заочно. Посылал им записки с вопросами, и они, пройдя строжайшую цензуру мужей или старших братьев, возвращались с ответами, написанными собственноручно или надиктованными. Иногда перо заменял магнитофон, а однажды я провел довольно большое интервью по детскому телефону, связывавшему гостиную первого этажа с женскими покоями второго. Расспросы убедили меня, что большинство женщин совсем не чувствуют себя угнетенными. Им нравится, когда мужья ходят за покупками на рынок и в лавки, лицевое покрывало для них отнюдь не символ рабства, а признак респектабельности («...чтобы всякий нахал не смел пялиться в лицо порядочной женщины!»). На востоке йеменской провинции Хадрамаут пришлось столкнуться и вовсе с неожиданной картиной.

В нашей экспедиции появился шофер Махбус — бедуин из племени альавамир — молчаливый, невозмутимый и до того худой, что, когда он спал, укрывшись с головой от москитов, казалось, под одеялом пусто. Однажды, как сейчас помню — это было восьмого марта, Махбус разговорился. Он рассказывал о чувствах кочевника, переходящего к оседлой жизни. Ее выгоды очевидны, но сердце бедуина горюет по тем временам, когда он носился на своем автомобиле по просторам нагорий свободно, как ветер, выбирая любую дорогу. Беседа, естественно, перешла на женщин, и Махбус поведал нам об опасностях, подстерегающих бедуина при заключении брака. Главная опасность — это брачный выкуп-махр. Борясь с пережитками, государство Южный Йемен (ставшее тогда на путь социалистических преобразований) решило ограничить выкуп скромной суммой в сотню динаров, что равнялось в то время тремстам американским долларам. Махр, однако, после закона не уменьшился, а подскочил еще больше.