Журнал «Вокруг Света» №04 за 1985 год - страница 30

Гарольд властвовал к западу от гребня, а Рыжая Борода к востоку. Узкий хребет стал средоточием неистовых концертов-сражений, но певцы старательно избегали пограничных конфликтов.

Вообще взрослые самцы практически не встречались лицом к лицу. Случайные столкновения сопровождались сотрясением сучьев, пока один из противников не обращался в бегство. Громадные размеры, длинная шерсть, раздутые физиономии и жуткие гримасы — кажется, Природа здесь переборщила. Даже самки боятся своих повелителей и предпочитают, насколько я заметил, молодых, полувзрослых самцов. Самки кормились порой неподалеку от Рыжей Бороды, но Гарольд всегда оставался в полном одиночестве. Он, кажется, и не скучал по легкомысленному обществу: однажды, услышав, что к нему приближается самка с подростком-детенышем, он степенно слез на землю и потихоньку улизнул, прежде чем они успели его обнаружить.

Каждое местечко в лесу было полно воспоминаний о прежних событиях. Я чувствовал, что стал частицей джунглей. Теперь-то я знал, что гибкие плети ротана, покрытые острыми шипами, пригодятся для укрепления убежища из коры. Даже непроходимые чащобы подлеска обратил себе на пользу — под их прикрытием можно незаметно подкрадываться к орангам. Лес доставлял мне и пропитание — вкусные фрукты и съедобные грибы. Пиявки и те оказались полезны: если насадить ее на гибкий побег лианы и опустить в заводь, ни одна мелкая рыбешка не устоит перед приманкой. Пока рыбка разберет, что это вовсе не соблазнительное лакомство, поздно: пиявка намертво вопьется в нее своими присосками.

Я привык к уединению, и мне не было скучно или одиноко. Порой я себя баловал, ведя синхронный репортаж собственных достижений или громогласно поносил пиявок, отдирая их с ног. Я шел, когда оранги пускались в путь, ел, когда они кормились, и спал, когда отдыхали они. Мне частенько приходила на память легенда о человеке, который слишком долго бродил по джунглям, пока не превратился в орангутана. Уж не превращаюсь ли я сам в полумаваса?

«Свиной дождь»

Черные тучи громоздились на горизонте, и верхушки деревьев тревожно шумели в предчувствии грозы. В нашем лагере пока только легкая изморось туманом стояла над рекой. Бахат, Пингае и Шингит торопливо тащили весла и копья с широкими лезвиями. Я спросил Бахата, куда это все собираются. Он вскинул голову, указывая подбородком вверх по течению:

— Гайан-баби — «свиной дождь», туан.

Бросив походный мешок у хижины, я схватил личное весло из железного дерева и помчался за ними на берег. Мы вскочили в самую маленькую лодку и принялись грести, с трудом продвигаясь против течения по вздувшейся реке. Две собаки, во что бы то ни стало желавшие сопровождать нас, истерически лая, бежали вдоль берега. Целый час мы гребли без передышки, пока не добрались до Пулау Пин Пин — маленького заросшего островка посередине реки. На галечной отмели заметны были следы диких свиней. Значит, уже не одно стадо переправилось здесь через реку.

Двадцать минут прошли в молчании, как вдруг Шингит качнул борт лодки, все пригнулись и затаились. Поначалу я ничего не замечал, но вот донеслось басистое похрюкивание. Высокие папоротники зашевелились, и на отмель цепочкой вышло стадо. Вел его большой кабан. Поводя мордой с длинной щетиной, он понюхал воздух, потом подозрительно уставился сквозь струи дождя на наш берег. Длинные белые клыки блеснули, когда он повернулся и с громким издевательским фырканьем побежал рысцой прочь от реки, ломясь сквозь папоротники. Стадо последовало за ним. Десять минут спустя они быстро переплыли реку ниже по течению — в полной безопасности. Бахат выругал старого бдительного кабана, и мы снова затихли.

Уже темнело, когда борт лодки снова дернулся. Мы скорчились и застыли, как мертвые, а десяток свиней тихонько, словно на пуантах, прошли по отмели и выстроились в ряд у воды. Вожак бултыхнулся в воду и поплыл. Остальные посыпались следом.

Мы высвободили нос лодки из кустов и накинулись на весла как сумасшедшие, выбираясь на стремнину. Нас понесло наперерез плывущим свиньям.