Журнал «Вокруг Света» №05 за 1981 год - страница 59
Ценнейшие и достоверные сведения (что называется, из первых рук) о биологии скрытного зверька передали ученым охотники. Сказался вековой опыт добычи соболя. Вроде бы все знали добытчики, на любые вопросы давали твердые, убежденные ответы. Однако специалисты никак не могли получить приплод от соболей в неволе. В чем же загвоздка? Таежники убеждали, что гон (свадьбы) идет у зверьков в феврале — марте. Это заблуждение длилось до тех пор, пока наш замечательный натуралист профессор Петр Александрович Мантейфель не провел тщательное научное исследование биологии соболей и развеял эту «легенду», определив, что гон идет в июле — августе. Его работы позволили в 1929 году получить первый приплод от соболей. Так закладывалась основа новой отрасли звероводства — клеточного совхозного соболеводства.
Охотничьей чумницей
Отправляя нас с Константином Филипповичем Черныхом ставить живоловушки на соболя, хозяин кордона Иван Свиридович Оробцев, могучего сложения бородатый старик, недоверчиво покачивал головой. Он не верил в успех. По его словам, соболя наскоком взять трудно. Хотя бывает, что он сам в руки идет. Мы удивились: «Так уж и в руки?»
— А вот свидетель,— показал Свиридович на жену, Евдокию Ивановну. Она утвердительно кивнула головой.
В 1971 году летом, когда Оробцев еще работал в Алтайском заповеднике, пошел он с собачонкой Пулей на покосы. Вышли на чистый луг. Пуля возьми да и подними соболя. А тот панически боится собак. Деревьев вблизи нет, деваться некуда. Он и вскочил Свиридычу на голову. Оробцев хвать зверька руками. Соболь кусаться. Да куда там. Принес его домой. Жена так и ахнула.
— Неужто живой?..
Полюбовались зверем, да и отпустили в лес. Вот ведь какой случай.
...Эвенкийские лыжи, подбитые мехом, называют чумницами. А след от них, лыжню, широкую, как тропа,— чумницей.
Черных бежит через редкий лес к виднеющимся невдалеке горам легко и быстро. Я еле поспеваю за ним.
Внезапно он останавливается, рассматривает следы, чутко прислушивается к голосу лайки. Машет рукой. Мол, давай ко мне. И вот свежий соболиный след. Один, второй, третий. Зверь петляет, запутывает нас и уходит.
— Эх, собака молодая,— огорчается охотник. — Мою бы сюда! Хотя снег глубокий. По нему любой собаке нелегко. Гляди-ко, Дунай-хитрец норовит по чумнице бежать. Охо-хо, маловато, собольков.
— Почему это? Следов-то вон сколько!
— Один соболь, знаешь, сколько следов оставит? Распугали зверя. Бывало, рыбу зимой на Байкале ловишь, чуть зазевался, соболь сзади тебя прямо у лунки ворует. Н-да, на лед выходили. А теперь людей вокруг заповедника много стало. Беспокоят. Да еще браконьерят.
— Как? В заповеднике?
— А то! Строгости, строгости не хватает.
Черных — коренной подлеморец. Промышляет с детства. Он один из лучших следопытов в округе, легок на ногу, умел и вынослив, знает все способы охоты на соболя. Ежегодно участвует в отлове зверьков для мечения. Много, очень много соболей он повидал на своем веку.
Но вот что интересно. Я спрашивал в Давше нескольких старожилов и местных ребят-школьников, сколько живых соболей видели они. Оказалось, ни один из десяти опрошенных мною людей живого зверя не видел ни разу. И это в соболином-то краю!
Небезынтересно заметить, что киностудия готова была заплатить за каждого отловленного для съемки соболя (естественно, с последующим выпуском его) по ценам зооцентра, то есть по 190 рублей за каждого зверька. А добытые в тайге шкурки охотники сдают государству в среднем по 80—90 рублей. Значит, ловцы были достаточно заинтересованы в результате и старались вовсю. Однако ни одного зверька (в столь короткие, правда, сроки) они поймать так и не смогли.
По данным, которые сообщили нам в Давше, на территории заповедника обитает около тысячи соболей. Размножаясь, они расселяются в соседние охотничьи угодья, как бы служа делу воспроизводства. Помеченных здесь соболей добывали за 300—400 километров от охранной зоны. И все же редко кому удается встретить в тайге осторожного зверька. Потому и окружен он по-прежнему особым ореолом таинственности и малодоступности...