Журнал «Вокруг Света» №06 за 1989 год - страница 39

Готовясь к экспедициям, я слушала и слушала рассказы Людмилы Ивановны Айнана о своем народе. Айнана из рода лякагмит, одного из десяти родов племени уназигмит, или чаплинцев. Это самое большое племя азиатских эскимосов. До наших дней сохранились еще два племени — нывукагмит (науканцы) и сигиныгмит (сирениковцы). Каждое племя говорит на своем диалекте эскимосского языка, но язык сирениковцев ныне практически исчез, им владеют лишь несколько старых людей; среднее поколение полностью перешло на чаплинский диалект, а молодежь везде говорит по-русски. Айнана очень переживает утерю молодыми своего языка, ведь она не просто глубокий знаток культуры и традиций эскимосов, но еще и сотрудник Института национальных школ, автор, составитель и редактор многих книг для своего народа.

Вот что рассказывала мне Айнана:

— Эскимосы никогда не прятались от моря, они селились не в глубине заливов и бухт, где спокойней, а у открытого моря, там, где ветры, течения и зимой разгоняют лед, где моржи и киты проходят близко к берегу, где неподалеку есть рыбная речка или лагуна и птичий базар. Если место было даже не слишком удобным для жилья, но добычливым, все равно селились. Вот Наукан — там жили на каменных кручах, люди Имтука питьевую воду носили на себе в кожаных мешках, из горных ручьев ее собирали, но не уходили. А в очень уж неудобные места прежде отселялись люди, которые плохо уживались с другими или сделали что-нибудь плохое.

Из моря вся жизнь наша. Нас, детей, с малых лет учили уважать море и берег. Нельзя было появляться на берегу в яркой одежде, например, в красной камлейке. Это отпугивало зверя. Из-за того же нельзя было кидать в море камни, оставлять мусор на берегу.

Мир у нас делится на море и тундру, и мы обозначаем все как «морское» и «тундровое». Вот и слово «там» есть свое для моря (сяма) и свое для тундры (пагантук). Скажут тебе, и сразу ясно, куда смотреть — в море или в тундру. Зря не надо головой вертеть.

Охотник всегда в ожидании зверя. Даже если по берегу просто идет, на море смотрит, все замечает. Всегда к морю лицом старается быть.

Пока лед не уйдет совсем, по пропавшим охотникам не полагалось плакать — они могли еще вернуться по льду. И нередко так бывало. Перед войной моего отца вместе со всей зверобойной бригадой унесло. Мы ждали-ждали, но вот уже и льда нет, и людей нет. Решили, погибли они. И вдруг летом пропавшие вернулись. Всю бригаду привезли охотники с американского острова Св. Лаврентия. Отец потом рассказывал: целый месяц их носило со льдом так, что они видели огни то родного поселка, то поселка на острове, но никуда не могли выбраться. «Паянитук» — специальное слово у нас, чаплинцев, извещающее о приходе вельботов с острова Св. Лаврентия. Этим словом и встретили тот вельбот, в котором наши были. С тех пор это особое для меня слово.

Ушедшие в море, как нитями, связаны с теми, кто остался на берегу. Поэтому береговым нужно правильно себя вести и, главное, ждать. Мы не садились ужинать, пока охотники с моря не вернутся. Старики наши сидели на специальных местах и смотрели, смотрели в море, чтобы дать знак о возвращении. Весь поселок спешил на берег помочь пристать, вельботы вытащить, добычу встретить. Раньше жена добывшего встречала убитого зверя как гостя. Специальный обряд был. Потом добычу делили, одиноких стариков, сирот, бедных людей никогда не забывали. Хороший охотник кормил не только свою семью, но и многих, даже неродных.

Чтобы быть самим собой

Однажды во время плавания мы пережидали «плохой» ветер на мысе Халюскина. Эскимосы верят, что ветром можно управлять, однако главное — не испортить «хороший» ветер неправильными действиями. Еще совсем недавно его выпрашивали, заговаривали. Но прежде надо было сменить свой «грязный» рот на чистый, который, как пишет знаток эскимосского фольклора Е. Рубцова, по просьбе заговаривающего дает ему Небесная Старуха. Существовал специальный заговор для смены рта.

Вспоминаю, как в 1979 году я впервые попала в Сиреники и охотники не хотели брать меня в море, потому что могу принести «плохой» ветер, ведь я — человек, их морю неизвестный, да еще и женщина. Две недели приходила на берег, и две недели охотники, завидев меня, говорили, что погоды нет, а выходили в море, когда я, потеряв всякую надежду, возвращалась домой. И больше всего боялся меня Тимофей Панаугье, прославленный бригадир зверобоев. Припомнив, что в 1977 году то же самое проделывали со мной охотники чукотского поселка Янракыннот, я решила, как и там, выступить в роли предсказательницы: