Журнал «Вокруг Света» №10 за 2007 год - страница 29

Современные же историки чаще всего утверждают, что Эрнандо Магеллан, а вернее, на его же родном языке — Фернан де Магальяйнш (Fernao de Magalhaes), появился на свет в северо-восточной Португалии, в городке Сабуроза, области Траз-уж-Монтиш. Городок захолустный, на самой дальней границе, зато семья мальчика была там «главной» — его отец служил алькальдом (градоначальником). Вообще, судя по тому, что, осиротев в 10 лет, будущий мореплаватель вместе со старшим братом оказался при личном дворе королевы Элеоноры, жены Жуана II, фамилию его признавали достаточно знатной. Там, в Лиссабоне , Магеллан получил неплохое для своего времени образование, в том числе по астрономии и навигации. Предполагают даже, что среди его учителей был величайший картограф, изготовитель знаменитого глобуса немец Мартин Бехайм, живший тогда в сильнейшей морской державе.

Как бы там ни было, но в 20 лет Фернан впервые ступил на борт корабля. А дальше, казалось бы, складывалась обычная для эпохи судьба конкистадора: сражения на побережье Восточной Африки; затем служба в Индии под прямым началом славного Афонсу ди Албукерки. Следующий этап и следующая (после самой Индии) цель — вожделенные для всего магелланова поколения Острова пряностей, источник самого ценного тогда товара — то есть Зондский и Молуккский архипелаги. Для их прочного захвата нужно было сначала овладеть «замыкающим ключом» — Малаккским проливом с городом Малаккой. Еще в 1509 году португальцы отправили на разведку небольшую эскадру под командованием Дьогу Лопеша ди Сикейры. Это было, очевидно, первое плавание европейцев к востоку от Цейлона …

Мизантроп

Малаккский султан благосклонно встретил диковинных иностранцев, принял их дары и взамен обещал прислать на корабли искомые пряности. Просил только отправить к берегу сразу все шлюпки с каравелл, а то товаров так много, что и их едва хватит.

В разгар погрузки один из капитанов заметил, что около португальских кораблей собирается — как бы невзначай, из любопытства — подозрительное число малайских джонок, и на всякий случай послал единственную оставшуюся на борту лодку с самым надежным человеком из команды — предупредить флагмана. Этим человеком оказался Фернан Магеллан. Встревоженный Сикейра тут же приказал обыскать свое судно. Его люди нашли несколько десятков «просочившихся» и готовых к нападению туземцев и бросили их за борт. Затем мощные пушечные залпы разметали «строй» джонок. Но большинство европейцев находились в это время на суше, и они, конечно, были убиты. Уцелел только один офицер, некто Франсишку Серрану. Его спас, совершив рискованный «рейд» к берегу, лучший друг — Магеллан. «При этом случае, — как виделось 400 лет спустя Цвейгу,— в еще не ясном для нас облике Магеллана впервые вырисовывается одна характерная черта — мужественная решительность. Ничего патетического, ничего бросающегося в глаза нет в его натуре... Совершив славное дело, он потом не умеет ни использовать его, ни похваляться им; спокойно и терпеливо он снова удаляется в тень».

Там, где одни видят «спокойствие» и «терпеливость», другие усматривают замкнутость и неумение общаться с людьми. Даже летописец кругосветной экспедиции и апологет Магеллана, итальянец Антонио Пигафетта (впрочем, вероятнее всего, главной его задачей был шпионаж в пользу Венецианской республики), признавался, что матросы просто ненавидели Магеллана. «Он не умел улыбаться, расточать любезности, угождать, не умел искусно защищать свои мнения и взгляды...» Так как же этой мрачной личности удавалось невероятное — убеждать следовать за собой ненавидящих его людей? Пожалуй, главные составляющие его успеха таковы: безусловная профессиональная компетентность (а вот это как раз не слишком частый случай в век, когда плавали и выбивались в командиры «все, кому не лень»), честность, порядочность и должностная добросовестность (это уж и вовсе редкость на королевской службе). Достаточно характерный штрих, по тем временам неслыханный, — Магеллан собирался отпустить на волю своего раба-малайца, когда тот окончит выполнять обязанности переводчика экспедиции. Он даже указал в своем завещании: вот, мол, коли мы как раз будем в это время находиться у берегов его давно покинутой родины… А лучшее доказательство незаурядности Магеллана-руководителя — то, во что экспедиция «превратилась» после его гибели. Но — обо всем по порядку.