Журнал «Вокруг Света» №11 за 1983 год - страница 33

— А, вот вы о чем, — протянул Александр Лаврентьевич. — Это, милостивый государь, вовсе не чудачества, а научные наблюдения.

— Какие еще там «наблюдения»? На привалах ползал по обочинам дороги, в мешок травы собирал да букашек ловил... Зачем внимание на себя хотел обратить?

В голубые глаза Чекановского нахлынула тоска: сколько раз он безуспешно доказывал, что все это — не показное привлечение к себе чьего-либо внимания, а неодолимая потребность общения с природой, со всем новым, интересным в ней. И еще раз убедился, что бесполезно доказывал.

...Скрипели колеса почтовой брички, а в памяти Чекановского вставали новые и новые картины...

Давнишний приятель по учебе в университете — ставший уже академиком Федор Богданович Шмидт как-то проезжал через Иркутск и узнал от знакомых Чекановского о его бедственном положении. Академик побывал в Падуне в убогой землянке бывшего однокашника и прежде всего купил для музея Академии наук в Петербурге собранные Чекановским коллекции растений, насекомых и минералов. Гордому Чекановскому, ни в коем случае не желавшему принимать подачки от кого бы то ни было, даже от друга, он настойчиво внушал мысль, что эти коллекции «по многочисленности видов и экземпляров, превосходному их сохранению и тщательному означению места нахождения весьма замечательны и многим превосходят коллекции, составленные иными путешественниками».

Как-то вихрем пронеслись в памяти последующие годы... Вот наконец перевод на жительство (разумеется, под неослабным надзором полиции) в Иркутск, выхлопотанный Чекановскому его друзьями и, конечно, Шмидтом.

Здесь он поистине с юношеским увлечением принялся изучать материалы, собранные в музее Сибирского отдела Географического общества. Одновременно составил проект дальнейших исследований Иркутской губернии, в первую очередь геологических. Проект, одобрили, Чекановского утвердили исполнителем, и летом 1869 года он смог приступить к изучению южной части губернии и Забайкалья.

Наблюдая, как вода, просачиваясь через выветрившиеся осыпи пород, вытекает, обогащенная железом, Чекановский высказал прозорливое предположение об огромном количестве железной руды, погребенной в недрах Прибайкалья. Глаза загорелись у исследователя, когда он обнаружил здесь же богатейшие залежи минерала пластинчатой структуры, способного расщепляться на чрезвычайно тонкие, прозрачные листочки, сохраняющие при этом удивительную гибкость, упругость и прочность. Это — слюда, еще в то время под названием «московского стекла» бывшая в большом ходу за границей. Не мог ведать первооткрыватель ее богатейших залежей, не знал, что позднее, помимо стекольной промышленности, она получит широкое применение в строительстве, будет использоваться как превосходный электро- и теплоизоляционный материал!

Терпение никогда не было обременительным для Чекановского. И ничего иного душе не надо, кроме каждодневного восхищения красотой первозданной природы обследуемых им мест. Вот и теперь, семь-восемь лет спустя, не мог без волнения вспомнить он о том, что «воды Ангары ниже Братского острога — картина, достойная кисти самого взыскательного художника. Эти воды проложили себе глубокую долину через гребни поднятий... Глубокие каналы идут между высокими кристаллическими стенами с вертикальными обрывами, высотой до 200 футов...», а рядом «с ревом и пеной из всех ущелей стремятся ручьи к реке».

Читая эти места дневников и воспоминаний Чекановского, я вспомнил слова академика С. В. Обручева об этом путешественнике: «Нет, пожалуй, ни одного сибирского писателя, который дал бы такую сжатую и впечатляющую картину этого края, как это сделал Чекановский»; «своими исследованиями Александр Лаврентьевич положил начало систематическому изучению Иркутской губернии. Они явились основой, на которой впоследствии строились работы, приведшие к созданию современных представлений о геологии Прибайкалья, и поэтому очень справедливо поступило Географическое общество, присудив за них Чекановскому в 1870 году золотую медаль».

К тому времени его творческая мысль вышла далеко за пределы изучаемого района. Через два года он начал готовиться к исследованиям Среднесибирского плоскогорья. И прежде всего издал специальную работу, в которой определил путь и перспективы исследований этого обширнейшего края. Ученый был уверен, что именно здесь «предстоит поприще для плодотворного отыскания законов построения материка северо-восточной Азии».