Злые пьесы - страница 18

Рези: Послушай, ты меня уморишь своими шутками!

Продолжают есть.

Рези: Да… Вольфи. Знаешь, я все могла бы ему простить, но то, что он так много курил…

Герман: Не знаю. Мне это не мешает.

Рези: Не скажу, что мне мешает. Но все же от этого появляется странный привкус!

Молча жуют.

Конец 

Голос (Откуда-то издалека.): Жо-о-о-па!!!

Она: Ты слышал?

Он: Что?

Она: Кто-то кричал.

Он: He-а. Наверно, иволга.

Она: Это было что угодно, но только не иволга.

Он: Мне ли иволгу не знать.

Она: Я здесь сто лет иволгу не слышала.

Он: Хорошо, значит, не иволга.

Пауза. Она берет со стола стакан, подносит ко рту.

Голос: Жо-о-о-па!!!

Она замирает со стаканом в руке, потом резко ставит стакан обратно на стол. Он выпрямляется, прислушиваясь.

Она: Это не… Там кричит кто-то.

Он: Кто-то крикнул «Жопа!»

Она: Франц-Карл, прошу тебя.

Он: Но если он так крикнул — «жопа».

Она: Повторять вовсе не обязательно. Тем самым ты ставишь себя на одну доску с ним.

Он: Кричали оттуда.

Она: Я таких вещей стараюсь даже не слушать.

Оба возобновляют чтение. Немного погодя.

Она: Это ж надо такое придумать — иволга.

Он: Но если она тоже ласково так тянет: «Жо-о-па».

Она: Прошу тебя, Франц-Карл, я терпеть не могу эти вульгарные выражения. То есть… я только хотела сказать, я ведь где-то читала, что эти иволги (Делает ударение на последнем слоге.) давно все вымерли.

Он (Делая ударение на первом слоге.): Иволги.

Она: Что?

Он: Иволга во множественном числе — это иволги.

Она: Вечно ты действуешь мне на нервы со своей грамотностью.

Он: Я не виноват, что множественное число от слова «иволга» произносится как иволги.

Она (Пренебрежительно.): А-а…

Она продолжает читать. Он встает, ходит туда-сюда, оглядывается по сторонам.

Он: Кричали вон оттуда.

Она: Да нет, чуть правее.

Он: Ты уверена?

Она: Абсолютно.

Он: Тогда это от Энцингера. Из его сада.

Она: Только от него и могло быть.

Он: Я тоже так считаю, просто хотел удостовериться.

Она: Я совершенно ясно слышала. Кричали у Энцингера.

Он: Вероятно, он сам и кричал.

Она: Конечно сам. Кто же еще?

Он: Ну, может, кто мимо проходил…

Она: Тогда мы бы услышали это не оттуда, а вон оттуда.

Он: Вот как. Энцингер, значит.

Она: А ты что — чего-нибудь другого от него ожидал? Грубый человек, пролетарий, хоть и пытается это скрывать.

Оба читают. Немного погодя.

Он: И на кого же это он так?

Она: Откуда мне знать? Да к тому же меня это и не интересует. Наверно, на свою эту… как ее… Хотя нет, она в больнице. Его жена только в среду или четверг вернется.

Он: Вот как!

Решительным шагом уходит влево, через некоторое время возвращается справа.

Он: Спрятаться он мог только за туями.

Она: Или за абрикосом.

Он: Да нет, там его легко было бы заметить. А такое кричат обычно из укрытия, исподтишка. Тут, впереди, и со стороны Майерхофера вообще нигде не спрячешься.

Она: Да? А за сауной?

Он: Оттуда его было бы не так отчетливо слышно. Нет, это было гораздо ближе.

Она: Почему тебя вообще это так жгуче интересует?

Он: Меня? Да ни капельки. Вообще не интересует.

Он снова садится, оба продолжают читать. Внезапно Он вскакивает, швыряет книгу на стол.

Он: Неслыханная наглость! Да что он себе позволяет! Это неслыханно!

Она: Ну а чего ты еще ожидал от этого грубого, невоспитанного мужлана, Франц-Карл?

Он: А вот я с ним познакомлюсь поближе, тогда и посмотрим, какой он грубый. Он у меня еще увидит…

Она: К тому же откуда ты знаешь, что он имел в виду именно тебя?

Он: Не хватало только, чтобы он тебя имел в виду!

Она: Меня? Вот уж не думала, что мужчина может так обозвать женщину. Хотя кто его знает…

Он: Неважно. Все равно. Он обругал кого-то из нас.

Она: Но могло ведь быть и…

Он: Ничего там не могло быть! Это было оскорбление, адресованное именно нам. Жены дома нет, гостей тоже, он встал вон там, за туями, то есть к тому же еще и на нашей стороне, и даже предположить, что он обругал самого себя — с такими людьми это бывает, когда он молотком себе по пальцам заедет или еще что-нибудь, — даже этого предположить нельзя. Потому что в таких случаях человек кричит иначе. А когда он нарочно этаким фальцетом кричит «Жо-о-о-па!»…