Злые пьесы - страница 21
) Я, во всяком случае, никакого такого возраста не чувствую.
Она: Я принесу вино, хорошо?
Она уходит в дом, ставит там пластинку, возвращается с бутылкой вина, откупоривает ее, разливает вино в бокалы. С этого момента и до конца вся сцена идет под тихую музыку.
Он: Знаешь, что делают другие мужчины, когда их жены к ним так холодны?
Она: Ну хорошо, будь по-твоему, но только не среди бела дня. Это и правда победа, и надо ее отпраздновать. За нас, Франц-Карл!
Они чокаются, пьют.
Он: Нет, ты бы видела лицо этого Энцингера. И знаешь, что он мне сказал?
Она: Я думала, он ничего не сказал.
Он: Напоследок, совсем под конец, он сказал: «Вы еще об этом пожалеете».
Она: Это он тебе сказал?
Он: Ага, и если бы он мог убить меня взглядом, меня бы уже точно не было в живых.
Она: Да, он опасный человек.
Он: Не больно-то я его испугался. Теперь-то он отлично усвоил, каково со мной связываться. А если ему одного раза недостаточно — что ж, тем хуже для него. Пусть только попробует сунуться.
Она: Но нам надо впредь остерегаться. Говорю тебе, этот Энцингер — опасный тип.
Он: Ничего, у меня есть карабин, а у него нет.
Она: Да нет, я не о том. Он теперь будет выжидать момент, чтобы сделать нам какую-нибудь гадость. Когда он тебе сказал, что ты еще об этом пожалеешь, это же была угроза, самая настоящая угроза.
Он: Именно поэтому он снова у меня в руках. Сейчас увидишь. (Уходит в дом, возвращается с книгой.) Строительное уложение и уголовный кодекс, с этими двумя книжонками они у меня все в кулаке. Все! (Листает, потом зачитывает.) «Угроза другому лицу в опасной форме с намерением повергнуть это лицо в страх или беспокойство карается лишением свободы сроком до одного года». Вот так-то, черным по белому.
Она: Но ты же знаешь наши суды, они всегда на стороне преступников. И пусть один человек говорит другому «Вы еще об этом пожалеете», они вынесут приговор, что ничего особенного в этом нет.
Он: Позволь, но если это повергает меня в страх или беспокойство, точь-в-точь, как тут написано?
Она: Но он всегда может заявить, что вовсе не хотел тебе угрожать.
Он: Погоди, ты на чьей стороне — на его или на моей?
Она: Просто я не хочу, чтобы мы необдуманно затевали судебный процесс.
Он: Я тоже не хочу. Но если он не оставит нас в покое, значит, получит на свою голову такой судебный процесс, что костей не соберет. Твое здоровье! (Листает книгу.) Тут вообще есть замечательные вещи. Вот, например: злонамеренный оговор. Что он обо мне сказал этой Драйзенбах, когда узнал, что я заявил на него за незаконно построенную сауну? Ты помнишь, что он сказал?
Она: Это бесполезно, она ни за что не пойдет в суд свидетельницей.
Он: Но ведь он обозвал меня злобной старой обезьяной? Обозвал или нет?
Она: Да, но…
Он: Во, подходит, точь-в-точь! (Зачитывает.) «Неприязненные или презрительные, заведомо ложные, злонамеренные и облеченные в неподобающую форму отзывы о другом лице, адресованные третьему лицу» — третье лицо в данном случае как раз эта Драйзенбах — караются лишением свободы до шести месяцев или штрафом в размере среднегодового заработка. Потом еще, вот, статья 115, оскорбление…
Она: Все это без толку, если у тебя нет свидетелей.
Он: Но если я ее назову и ее привлекут как свидетельницу, вызовут в суд, куда она денется — заговорит, как миленькая.
Она: Она же сама сказала, если мы ее в это втянем, она все, все будет отрицать. Она боится этого Энцингера.
Он: Я с ней поговорю. Никто не должен бояться Энцингера. Потому что я его уничтожу, стоит мне только захотеть! (Кричит.) Потому что Энцингер — это мелкая пакостная жопа! (Кричит все громче.) Жопа! Жопа!
Она: Франц-Карл! Тебя же слышно на всю округу!
Он: Ну и что! Все и так знают! Энцингер — жопа! Фу, ну вот и полегчало. Пошли, Эрна!
Она: Франц-Карл, ты совсем рехнулся!
Он: Пошли-пошли!
Он хватает Ее и тащит в дом. Музыка усиливается, наплывают торжественные финальные аккорды.
Занавес
Та же обстановка. Она сидит за столом с рукоделием, слышит, что пришел Он, поспешно встает и идет ему навстречу. Он с перекошенным от боли лицом, прижимая руку к желудку, садится.