Злые пьесы - страница 26
Чертит рукой зигзагообразные линии в воздухе.
Йозеф: Да не встревай ты все время, Агнес… И что же он тебе сказал?
Агнес: Кто?
Йозеф: Я Томаса спрашиваю!
Томас: Он… привет тебе передает. Обрадовался очень, что ты о нем вспомнил. Сказал, что заедет тебя навестить. В ближайшее время.
Йозеф: Вот оно! Вот вам, пожалуйста! Я доплачиваю тебе за мопед — а ты мне за это такую свинью подкладываешь!
Агнес: Я всегда была против, на мопеде всякое может случиться.
Йозеф: Да замолчишь ты наконец или нет! И как же он это сказал, с каким лицом?
Томас: Да что ты, дедуль, так переживаешь-то? Этот твой школьный товарищ очень милый старикан, любезный такой. По нему сразу было видно, как он обрадовался, когда о тебе услышал.
Йозеф: Он, конечно, ухмыльнулся, наверняка ухмыльнулся, это он всегда умел — лыбиться исподтишка.
Агнес: Не понимаю, о ком вы вообще говорите?
Томас: Да о дедушкином однокласснике.
Йозеф: А ты вообще не вмешивайся!
Агнес: Скажите пожалуйста! (Оскорбленно удаляется на кухню.)
Йозеф: Так, говоришь, проведать меня хочет?
Томас: Ага. Вскорости.
Йозеф: То-то мы его удивим. Да, уж он у нас удивится.
Тома с: Чему он должен удивиться?
Йозеф: Он-то наверняка ожидает застать меня лежачим… при последнем издыхании, как говорится.
Томас: Вот этого он точно не думает. Я же ему рассказал, какой ты у нас еще крепкий и бодрый.
Йозеф: Потому он и приедет, что хочет своими глазами удостовериться, так ли оно на самом-то деле. Этот Тишендорфер всегда был такой проныра, такой хитрюга. Я внука посылаю проведать, как он там, а он, коли так, сам пожалует — кто после этого получается крепкий и бодрый? Вот то-то и оно.
Томас: Ах вон ты о чем. Ну нет, зря ты так, дедуль. К тому же я ведь сказал ему, что оказался в тех местах совершенно случайно и…
Йозеф: Ничего ты в этом не смыслишь. У меня в этом деле опыт. Бывает, годами, а то и десятилетиями о человеке ничего не слышно, а потом вдруг бац — и объявляется. Почти с каждым из этих, которые теперь в альбоме, так и было. Только объявится, а потом немного погодя глядь — а ему уже кранты.
Томас: Вот так фокус-покус!
Йозеф: А ты зубы-то не скаль… Человек зачастую и не чувствует совсем, что дело к концу идет, но что-то его изнутри точит, что-то так и подталкивает еще разок заглянуть в свое прошлое. И хочешь не хочешь, он начинает прощаться. С местами, где раньше бывал, с людьми, с которыми прежде довелось в жизни вместе быть. И чем дальше они в прошлое свое уходят, в юность свою, а то и в детство, тем ближе это самое. Я столько раз уже это наблюдал. Так что ежели я нынче об этом Тишендорфере вспомнил значит, что он обо мне подумает?
Томас: Неужели ты думаешь, что у него такие же гнусные мысли, как у тебя?
Йозеф: Не хами!
Томас: Извини, дедуль. Я только хотел сказать, что ежели он что-то такое о тебе думает, то уж точно ошибается.
Входит Агнес с кружечкой какао, ставит ее перед Томасом, тот автоматически отпивает глоток.
Агнес: Ты шлем не забываешь надевать?
Томас: Теперь без него нельзя.
Агнес: А все равно еще полно таких, которые без шлемов носятся.
Томас: Да не хочу я какао!
Агнес: Ты же все равно уже пьешь!
Йозеф: Оставь ты его со своим какао!
Агнес: Съешь хотя бы орехового штруделя, Томас!
Йозеф: И когда же, говоришь, он обещал заехать?
Агнес: Кто?
Йозеф: С тобой никто не разговаривает! Томас! Так когда этот Тишендорфер собирался зайти?
Томас: Вскорости. Сказал, может, на той неделе, когда в Вену по делам поедет.
Агнес: Погоди-ка, у меня на кухне еще печеньице есть. (Уходит на кухню.)
Йозеф: И как же он выглядит?
Томас: Дедуль, я побегу, пока бабушка с печеньем не пришла…
Йозеф: Но что-то ты должен был запомнить! Может, он с лица бледный — или багровый. Не дрожит, не трясется? Ходит с палочкой?
Томас: Да нет. Ничего такого.
Йозеф: Быть этого не может.
Томас: Пожалуйста, дедуль, мне же это… Для меня все, кому от сорока и до ста, выглядят одинаково. Мне он показался свеженьким таким бодрячком. Да и говорит вроде вполне здраво. Сказал, что ежели у меня еще нет подружки, то надо поторапливаться, жалко, мол, всякого раза, который я упускаю.
Йозеф: Вот оно, тут-то он и попался! Тоже мне, Дон-Жуан выискался!