Знак Калта - страница 18

Апостол наполнял его разум идеями власти и величия на протяжении всего приближения

к Калту и кампании по уничтожению. Как и все подлинные фанатики, Карто не дает

своему пылу ослабнуть после абсолютного поражения. Хол Велофу хочется убить его, но

по ночам Апостолу, словно незримые лакеи, все еще прислуживают бормочущие тени.

А в пещерах под Калтом всегда ночь.

– Чего ты хочешь? – требовательно спрашивает Хол Велоф.

– Донести Слово Ультрадесантникам, – отвечает Карто. – Как и тебе следовало бы.

– Хочешь драться? – огрызается Хол Велоф. – Вперед. Выбирайся на поверхность, и

поглядим, насколько быстро с тобой разделаются орбитальные пушки.

Карто выглядит мрачно. Он также отмечен, но еще и трижды избран. На нем

благословение примарха, эмпиреев и тварей с той стороны пелены. Его доспех

поблескивает, как будто броню недавно вымазали кровью, а рунические надписи,

вырезанные на каждой пластине, корчатся в лазурной биолюминесценции пещеры. На

правом виске шлема рог, который обвивается вокруг головы и оканчивается у левой щеки

окованным железом острием. За спиной Апостола длинный посох с черным древком, за

которым тянется шлейф из дымных теней, оставляющих в воздухе неизгладимый след.

Костистое лицо окутано мраком и непроницаемо.

Хол Велоф подозревает, что Карто сознательно ведет себя таким образом.

– Думаешь, твоя работа на Калте закончена, Велоф? – спрашивает Темный Апостол. – Ты

и вправду веришь, что твоей задачей было просто сражаться в войне смертных? Магистру

войны и Лоргару Аврелиану требуется, чтобы ты не только проливал кровь болтером и

клинком. Им нужно преобразить холст галактики, донести великие истины до тех, кого

ослепили пустые посулы Императора. Ты – воплощение новой эры.

Хол Велофа охватывает злоба, и он выходит из оцепенения, занося одну руку над эфесом

боевого клинка, а другую сжав в кулак.

– Ты это уже говорил, – произносит он. – Когда я шествовал во главе неудержимой армии.

Твои слова воспламеняли сердца всех слушателей, но теперь я вижу правду. Они пусты, как колхидские обеты, и столь же бессмысленны.

Малок Карто отцепляет шипастый посох от спины, и на мгновение Хол Велоф решает, что

Апостол намеревается напасть на него. Но вместо этого Карто втыкает посох в пол, и у

него за спиной разрастаются бормочущие тени. По всей длине жезла вырезаны

катехизисы и благословления, скопированные из великой книги Лоргара, а на конце

находится круглое навершие, из середины которого расходятся восемь шипов Октета.

– Ты слаб, Хол Велоф, – говорит Темный Апостол. – Слаб и глуп. Вздорный ребенок, который плачет, хнычет и скрежещет зубами, когда его желания впервые не исполняются.

Хол Велоф тянется за мечом, но не успевает извлечь клинок даже наполовину, когда

окружающий посох Карто темный дым рвется вперед и сбивает его руку с эфеса. Спустя

мгновение перед ним оказывается сам Карто. Кажется, будто Апостол не двигался, и

шепчущие тени перенесли его над землей.

Хол Велоф делает шаг назад. Его окружает завеса мрака, которая колышется волнами, словно в воздухе висит нефтяное пятно. В глубине двигаются фигуры, бесконечно малые

доли колоссальных сущностей, находящихся вне времени и пространства. Они напирают

на границу между этой реальностью и их владениями. Их единственная форма – та, что он

придает им сам: множество глаз, клыкастых ртов и искривленных рогов, которые то

возникают, то исчезают под его взглядом.

Они голодны. Они чувствуют биение его сердца и жаждут вкусить живой крови.

Если они нападут, он не сможет их остановить.

Карто подходит вплотную, и темнота расступается перед ним. Она окутывает его, словно

саван, скользя по выпуклым поверхностям боевого доспеха. Беспросветный покров

маячит за спиной Апостола, словно послушник.

Это зрелище вызывает у Хол Велофа отвращение.

– Подумать только, ведь это я помазал тебя и направил к славе, – произносит Темный

Апостол, разочарованно качая головой. – Лоргар принес нам истину из тех мест, где боги

встречаются со смертными, но ты ее не видишь. Ты слишком невежественен. У тебя есть

шанс бросить свою смертную оболочку и вознестись к славе, но с каждой секундой, которую проводишь в жалком сочувствии к самому себе, ты все больше упускаешь этот