Знак Калта - страница 84

отчасти утешал себя тем, что не был тираном, а лишь делал то, что правильно и

необходимо. Даже это почти ускользало от него. Перед ним проходили виновные, и

нашептывания перерастали в истерическое бормотание. Бланшо ужасало, сколько людей

замешано в заговоре.

Однако его чувства не имели значения. Важен был лишь долг отмечать предателей.

Бланшо приложил все свои силы и способность связно мыслить к выполнению задачи.

Голоса и видения нанесли ответный удар, ослепив его /стены реальности рушатся, лавина

смысла и света, разбитых на давящие куски, уничтожает все, что от них зависело, а

следом движется и шипит тьма, пляска смертоносных снов/ болью и чудовищными

образами. Бланшо почти ничего не видел, кроме движущихся очертаний и слышал лишь

смутный протестующий гул и крики, когда указывал, указывал и указывал. Руку

парализовало от боли и ярости, от казней помещение заполнялось липким смрадом крови

и разорванных тел.

Он находился посреди водоворота ненависти, и на миг с жутковатой иронией осознал, что

служба – хотя казалось, это было целую вечность назад – диспетчера подготовила его к

этому испытанию. Научила его справляться с огромными массивами информации и

мгновенно принимать решения. Теперь же вместо того, чтобы указывать путь кораблям в

пустоте, он направлял души, отдавая виновных на мрачную милость невинных.

Надломленные войной люди, запертые в аркологии, дали волю страстям и страхам, обратив их на предателей в своих рядах. Они вершили возмездие кулаками, камнями и

клинками, и с каждым указанием пальца Бланшо их лихорадочная вера в него росла.

Не будь он проводником божественной воли, Джассик отпрянул бы в ужасе от

творившихся вокруг зверств. Возможно незримый враг, терзавший его глаза и уши, был

благословением, не позволявшим увидеть худшее из того, что творилось по его приказу.

Однако сколько бы преступников не обнаруживалось, сколько бы их не убивали, шепот

/все еще шепот, но шепот-вой, шепот-визг, шепот-рев и скользящее приближение какого-

то громадного зверя/ усиливался.

Наконец, когда из глаз, ушей и рта потекла кровь, Бланшо закричал:

– Хватит!

Из милосердия или же, быть может, от изнеможения он на мгновение провалился в

забытье. Когда он открыл глаза, в пещере не было никого, кроме Меллисен. Она сидела у

подножия груды обломков, глядя на него. Шепот умолк. Бланшо снова видел реальный

мир. Вздох облегчения сорвался на всхлипывание.

Меллисен встала.

– С вами все в порядке?

Ему пришлось сглотнуть несколько раз, прежде чем пересохшее ободранное горло

позволило заговорить.

– Думаю, да, – он оглядел кровь и разбросанные куски тел, покрывавшие щебень.

Многие из мертвецов погибли от бомб Верлуна, но было нетрудно заметить, что их

количество неисчислимо возросло.

– Сколько? – спросил Бланшо.

Меллисен покачала головой.

– Слишком много. Я перестала считать. Не хочу знать.

– Где остальные?

– На раскопе.

– Все?

– Да. Верных людей осталось мало. Быть может, несколько дюжин, – ее голос ослаб до

шепота, как будто стыдясь масштабов катастрофы. Лейтенант посмотрела на свои

окровавленные руки, а затем снова на него.

– Ну? – спросила она. – Теперь все кончено? Мы взяли всех?

Благословенная тишина. Его сердце наполнилось надеждой.

– Думаю, – начал было он, а затем /рассечь бормочущий лик человечества/ молчание

прервалось. Перешептывания обрушились на него, словно хищники, пикирующие на

добычу. Они выжидали, пока он сочтет их исчезнувшими, чтобы вонзить свои когти

поглубже. Бесстыдство /жизнь есть тщетное существование рядом с величием Хаоса, ослепите своего божка, повергните его, он играет вашим бытием ради собственных целей, вы ничто, он ничто, все ничто/ ударило его своими огромными крыльями, и оглушенная

душа увлекла тело вниз.

Как это возможно? Как могут змеиные голоса быть столь громкими? Тут не было никого, кроме него и Меллисен. Не было ни…

Он замер. Озарение было столь мощным, что пересилило оскорбления, которые

растекались в его сознании, как масло по воде.

– Ты, – судорожно выдохнул он, двинувшись к ней вниз по склону.

– Что? – переспросила Меллисен. Ее слова прозвучали столь невинно и обескуражено, что