Знамя над рейхстагом - страница 30

Коротенко и Курбатов вышли. А я не находил себе места: верить или не верить? Имеем ли мы право на такой риск?

Первым появился Дьячков. Потом в сопровождении начальника разведки вошли двое мужчин в потрепанной, но чистой крестьянской одежде. Их лица обрамляли бороды, мешавшие определить возраст.

Я пригласил вошедших сесть к столу. Спросил, есть ли у них какие-нибудь документы. Документов не было. «Впрочем, — подумал я, — какую они могут иметь цену в такой обстановке?»

На все вопросы бородачи отвечали обстоятельно, с достоинством — один глуховатым баритоном, другой жиденьким тенором. Они отрекомендовались жителями из недальней деревни, рассказали, что с приходом немцев подались в лес и вступили в один из организованных здесь партизанских отрядов. Отряд небольшой, крупных операций не проводил, но фашистов тревожил: то совершал налеты на комендатуры, то отбивал или уничтожал продукты, отобранные полицаями у населения. Иногда устраивал мелкие диверсии.

По мере того как шла беседа, я проникался все большим и большим доверием к этим людям. Интуиция подсказывала: они не лгут, они не могут быть предателями. Но можно ли доверяться чувствам, когда вопрос стоит о жизни сотен бойцов, о судьбе боя? После долгих колебаний я решился:

— Сколько людей вы могли бы провести?

— Батальон проведем, — ответил мужчина, державший себя как старший. Без пушек, конечно.

— Ну как, товарищи, пошлем батальон? — обратился я к присутствующим.

— Пошлем, — сказал подошедший во время разговора Артюхов.

— Игра стоит свеч, — согласился Дьячков.

— Верное дело! — поддержал Коротенко.

— Пойдет батальон Ионкина, — подвел я итог. — Курбатов, Ионкина ко мне! И Алексеева тоже.

1-й батальон 469-го стрелкового полка размещался неподалеку от нашего КП. Я не случайно остановил свой выбор на этом подразделении и его командире. Федор Алексеевич Ионкин был человеком надежным. Невысокий, с открытым лицом и темной копной волос, выглядел он моложе своих лет — этак на двадцать с небольшим. Держался он просто, в суждениях был откровенен. Не прятал своей душевной теплоты, но и не забывал, когда нужно, о строгости. В бою Ионкин был смел, решителен и в то же время осмотрителен. Бойцы его любили, верили в него.

— Готовьте батальон, Ионкйн, — сказал я капитану. — Эти товарищи из партизанского отряда выведут вас в тыл противника. Ударите вместе с нами на рассвете. Тяжелого оружия с собой не брать — только станковые пулеметы на вьюках да побольше гранат и патронов. Выступление через час. Идите, готовьте людей. Я потом подойду, проверю.

Разложив перед партизанами карту, я спросил их, как они думают провести батальон. Гости показали.

— Будьте спокойны, — заверил меня старший, — часам к четырем как раз поспеем.

Я сказал им то, чего не имел права не сказать:

— Вы учтите, товарищи, какую берете на себя ответственность. Вы рискуете наравне о нашими бойцами и даже больше.

— Понимаем, товарищ полковник, — заверили меня они. — Понимаем и не сомневаемся в успехе. Не сомневайтесь и вы…

Я вышел посмотреть, как Ионкин готовит людей к выступлению. Дал ему последние наставления. Уточнил все, что касалось взаимодействия и средств сигнализации.

Ночь стояла темная, сухая. На горизонте вспыхивали зарницы — то ли настоящие, то ли сотворенные артиллеристами. В прогалине меж облаков виднелся опрокинутый ковш Большой Медведицы. «Пить-пить!» — кричала в лесу выпь. Стрекотали кузнечики. Время от времени эти мирные звуки заглушали доносившиеся откуда-то автоматные очереди…

Ровно в полночь батальон построился в колонну и двинулся в сторону невидимой лесной тропы.

Я вернулся в блиндаж. В голову лезли тревожные мысли: как все обойдется? Не погибнут ли люди зря?

От этих размышлений меня отвлек вызов к рации. Говорил Переверткин:

— «Третий», «третий», отправь Зинченко в гости к Елизарову для компании! Не теряй времени, действуй! Как слышишь? Прием!

— «Первый»! Прошу разрешения ничего не трогать, оставить как есть. Обстоятельства могу доложить только лично или через посыльного. Вы меня поняли? Прием.

— Вас понял, вас понял. Действуйте по обстоятельствам.