Знамя над рейхстагом - страница 36

— Целы? — спросил я.

— Целы. А вот радиста зацепило.

Я поднялся и подошел к солдату. На спине у Попкова аккуратным прямоугольником был срезан кусок гимнастерки и слой кожи. Измени осколок чуть-чуть траекторию, и парню срезало бы затылок…

Кюветом пробрались мы на КП, где еще недавно собирали командиров полков. Первым делом я связался по радио о Корниловым.

— Где ваши батальоны?

— Один ведет бой северо-западнее Михайловки, в межозерье, два других развернулись и действуют в, северном направлении, вдоль восточного берега озера Верхнего.

Гнев сдавил мне горло. Такой неисполнительности, такого пренебрежения к боевому приказу я еще не встречал.

— Почему не весь полк занял межозерье? Какого черта вы выполняете не ту задачу, которую вам поставили?

— Товарищ полковник!.. Я думал… Мне казалось, что обстановка диктует…

— Отстраняю вас от командования полком!

Батальону, оставленному Корниловым в межозерье, пришлось туго. Окажись в этом дефиле весь 674-й полк, он с успехом сдержал бы атаки противника. На участке шириной в километр удалось бы создать и достаточную плотность огня, а сосредоточить силы для контратак. А сейчас батальон держался из последних сил. Максимов, как мог, помогал ему артогнем.

Бой становился все яростнее. И хоть батальон не отошел с, занятых им высот, неприятелю удалось прорваться через межозерье.

Его встретил второй заслон: Зинченко своевременно обошел Нижнее с юга и преградил гитлеровцам дорогу. 756-му полку тоже пришлось испытать ожесточенный натиск противника, для которого прорыв из окружения был вопросом жизни или смерти.

Тем временем 469-й полк, нанеся фланговый удар по подходившей колонне врага, обошел Верхнее с севера и пробился на выручку батальону, стоявшему насмерть в межозерье. Когда полк появился в двух километрах северо-западнее Михайловки, оборонявшиеся поднялись в атаку. Совместный удар полка и батальона решил исход дела. Часть гитлеровцев, побросав артиллерию и другую технику, рассеялась по окрестным лесам.

Однако около половины вражеских войск, воспользовавшись слабостью нашего заслона в межозерье, все-таки прорвалось на дорогу, ведущую в Каунату. Мы стремились не допустить их туда, не дать им возможности закрепиться на подступах к Резекне.

Наши части перешли к преследованию фашистов. Несколько раз головные подразделения натыкались на прикрытия, выставленные немцами на промежуточных рубежах, но быстро сбивали их. Силы врага таяли. К вечеру дивизия уже вела бои на окраинах Каунаты.

Здесь противник сделал последнюю отчаянную попытку остановить нас. Всю ночь не смолкал гул орудий, треск пулеметных очередей. Но к рассвету воцарилась тишина. Весь населенный пункт был в наших руках. Уцелевшие подразделения гитлеровцев поспешно откатывались на запад.

Утром 23 июля мы с Иваном Константиновичем Коротенко прошли по дороге, ведущей в городок. Страшное зрелище открылось перед нами. Груды трупов вражеских солдат лежали в кюветах и на обочинах. Эта картина вступала в резкий диссонанс с ярким, солнечным утром. И трудно было отрешиться от двойственного чувства. С одной стороны — пьянящая радость победы, гордое сознание успеха в решении боевой задачи. С другой — отвращение к той неизбежной жестокости, которую несет в себе война.

Говорят, что на войне черствеют человеческие сердца. Это верно лишь отчасти. Конечно, привычка делает свое дело, и то, что вначале потрясает, потом воспринимается проще, спокойнее. Но никогда человек с нормальной психикой не останется равнодушным при виде сотен лишенных жизни людей, пусть даже одетых в неприятельские мундиры.

Однако какое бы тягостное впечатление ни производило еще не остывшее поле боя — с кровью, с изуродованными телами, это ни в малейшей мере не могло отразиться на стойком чувстве ненависти к фашистам, на всепоглощающем стремлении бить их. Они начали войну. И если не уничтожить этих извергов, они с садистской жестокостью покроют всю нашу землю пеплом и трупами, а в тех, кого оставят живыми, убьют душу, человеческое достоинство. Под угрозой все — наш советский образ жизни, наша национальная культура, наше право чувствовать себя русскими, украинцами, татарами, латышами… С тупой улыбкой собственного превосходства давит враг непреходящие человеческие ценности. И наш священный долг — вымести оккупантов с родной земли, а тех, кто не хочет примириться с этим, — истребить, как истребляют опасных, взбесившихся животных…