Знамя над рейхстагом - страница 37

Так размышлял я, идя с Коротенко по дороге в Каунату.

Итак, теперь наша очередная задача сводилась к содействию соседу справа в овладении городом Резекне. Вновь двигались мы с боями по дорогам, прорывая промежуточные рубежи врага.

27 июля город был освобожден. За успешные действия в этой операции личному составу 150-й стрелковой дивизии приказом Верховного Главнокомандующего объявлялась благодарность. Но общий успех не давал нам права закрывать глаза на ошибки и оплошности, без которых мы добились бы победы с меньшими потерями.

Самый крупный наш недочет в этой операции был связан с недисциплинированностью подполковника Корнилова, не выполнившего боевой приказ. Законы военного времени суровы. По делу отстраненного от командования полком офицера началось следствие.

На допросе Корнилов показал, что считал поставленную ему задачу невыполнимой, а полк, в случае боя с немецкой дивизией, обреченным. Потому он и направил в межозерное дефиле один батальон: пусть, мол, лучше погибнет он, чем весь полк. Двумя же другими батальонами он решил нанести фланговый удар.

Конечно, Корнилов был не прав в своих опасениях. Это подтвердил весь ход боя. Батальон хоть и понес большие потери, но не погиб и по мере сил выполнил свою задачу.

А окажись на его месте полк — и потерь было бы меньше, и противник едва ли прорвался бы на Каунату.

Но даже если б полку и грозила верная гибель, Корнилов все равно не имел права своевольничать, нарушать приказ. Ведь на войне иногда приходится сознательно жертвовать целой частью, чтобы выиграть сражение. И в этом случае долг командира и бойцов — стоять насмерть, не щадя себя ради жизни и победы товарищей. Инициатива, без которой немыслимо военное дело, может быть здесь направлена лишь на лучшее выполнение приказа.

То, что сделал Корнилов, выходило за рамки допустимой и нужной инициативы, превращаясь в ее противоположность — неисполнительность. Вина его усугублялась еще и тем, что, решив отступить от предписанных ему действий, он не донес об атом по команде. И боевые маневры дивизии поначалу строились, с расчетом на то, что 674-й полк занял позицию в межозерье.

Но при всей очевидной виновности Корнилова я не мог снять вины и с себя. Ведь я же знал, что он только что с курсов, что у него нет настоящего боевого опыта, что он никогда и ничем не командовал. Все это требовалось взвесить, прежде чем ставить перед 674-м полком столь ответственную боевую задачу. И уж коли такое решение было принято, следовала проконтролировать выход полка на заданное ему направление, убедиться, что Корнилов уяснил суть полученного приказа и свое место в проводимом дивизией бою и правильно начал действовать. Тем более что молодой командир полка с самого начала выказал сомнение в осуществимости поставленной перед ним задачи…

Словом, ознакомившись с материалами следствия, я пришел к убеждению, что отдавать под трибунал Корнилова не стоит. Полк, конечно, доверить ему нельзя. Но разве он не справится с обязанностями на другой, менее ответственной должности, разве не извлечет из всего происшедшего верного урока? Ведь он же честный коммунист, доказавший преданность делу партии за три года войны. Повода усомниться в его личной храбрости он не дал. И есть все основания надеяться, что он научится хорошо воевать.

Все эти соображения я высказал Переверткину. Семен Никифорович внял моим доводам и перевел Корнилова в другую дивизию заместителем командира полка.

Освободив Резекне, войска 2-го Прибалтийского фронта нацелились на Ригу. Но до нее пока было далеко. А прямо перед нами лежала Лубанская низменность.

Простираясь от Лубанекого озёра на севере до озера Резна-Эзерс на юге, она зеленела лесами и большими, глубокими топями, покрытыми жесткой плавучей травой. Болота эти пользовались дурной славой. По заверениям местных жителей, там прочно обосновались призраки, оборотни и другая нечистая сила.

— Смог бы кто-нибудь провести нас через болота? — спросил я старика латыша — местного старожила.

— Что вы, что вы, — испуганно Замахал тот руками. — Через такие топи даже зверь никогда не проходил.