Знамя над рейхстагом - страница 46
Кормилец большой семьи, которому жизнь дорога вдвойне, Алолов не осторожничал и не прятался за чужие спины. Наоборот, он увлек своим примером и остальных. Следом за ним помчались другие упряжки. Вовремя выпущенный залп «катюш» привел в замешательство минометные расчеты немцев, облегчил нашим артиллеристам развертывание. И сейчас, когда Алолов находился на НП, уже около десятка наших орудий стреляли прямой наводкой по вражеским траншеям и огневым точкам.
С теплым чувством вручил я Алолову орден Красной Звезды — высшую награду, которую командир дивизии мог давать по своему усмотрению. Обняв его и расцеловав, я от души сказал бойцу:
— Желаю тебе живым и здоровым встретить последний час войны.
И ведь сбылось это пожелание! Невредимым окончил свою фронтовую дорогу бравый ефрейтор Алолов в самом что ни на есть фашистском логове, вернулся к жене и к своим десяти наследникам…
Наконец завершили переправу полк Михаила Максимовича Михайлова и 991-й полк самоходной артиллерии, которым командовал мой старый знакомый Василий Иванович Гордеев. Под Идрицей я распорядился этим полком самовольно. На этот раз он был придан дивизии официально.
Полкам я поставил задачу: засветло захватить две господствующие высоты, перерезать дороги, ведущие к реке. Бой разгорелся с новой силой, медленно перемещаясь в глубь неприятельской обороны. Наша оперативная группа перебралась на новое место, откуда полнее охватывалась картина боя.
Обосновались мы в домике, к которому подступало мелколесье. У крыльца толпились яблони, склоняя крупные ветви, отягощенные желтоватыми шарами белого налива. В комнате не умолкал телефонный аппарат. То докладывал Зинченко, что не чувствует соседа слева и отбивает фланговые атаки, пришлось помогать ему артиллерийским огнем. То звонил Михайлов, сообщая об ожесточенной стычке, в которой переплелись наши и неприятельские боевые порядки. Разговор наш прервал Курбатов:
— Немецкая цепь на опушке!
Прозвучал чей-то тревожный возглас:
— Идут на нас!
Схватив автоматы, мы с Курбатовым выскочили из дверей, залегли. Приготовились отстреливаться и другие офицеры оперативной группы. По кустам действительно двигались неприятельские солдаты и на ходу палили из автоматов по дому и саду. Опять, как и у Лиелаис-Пурвс, мы попали в переделку. Моя вина. Перебрался на новый НП, не дождавшись комендантского взвода. Теперь за это легкомыслие, может быть, придется расплачиваться самой дорогой ценой.
Изготовившись к стрельбе, я вдруг услышал надсадный рев мотора. На подъеме показалась полуторка с бойцами. «Вот оно, наше спасение!» вспыхнула радостная мысль. Но не тут-то было! Пули ударили в борта и кабину грузовика, шофер прибавил газу, развернулся и был таков.
— Трусы, сволочи, — процедил сквозь зубы Курбатов.
Надежда на благополучный исход передряги мгновенно испарилась. Ловя на прицел серые, прячущиеся за кустами фигуры, я нажал на спусковой крючок… Вдруг стрельба вроде бы стихла. Я непроизвольно оглянулся, почувствовав, что это связано с чем-то, чего я не вижу. И замер. На гребне дороги, по которой несколько минут назад выскочила к нам полуторка с солдатами, появилась невысокая девушка в солдатской форме. «Оля!» — сразу узнал я.
Румяной, круглолицей Оленьке — нашему почтальону — было лет девятнадцать. Но выглядела она не больше чем на шестнадцать. Все у нас любили эту веселую и очень старательную девушку. Сейчас она беспечно шла, перебросив за спину толстую сумку, стрельба нимало не смущала ее. Да и чего ей было бояться? Она знала, что идет к оперативной группе, которая находится достаточно далеко от боевых порядков. И только когда пули подняли около нее фонтанчики пыли, когда кто-то крикнул отчаянным голосом: «Оля, ложись!» — она повяла, что творится что-то неладное, и плюхнулась наземь, выставив впереди себя почтовую сумку.
В таком положении Оля пробыла недолго. Через несколько секунд она вскочила и стремительным броском, которому мог бы позавидовать даже бывалый солдат, достигла крыльца осажденного домика. Схватив чей-то автомат, стоявший у входа, она бросилась туда, где залегла оперативная группа.