Знание-сила, 1999 № 11-12 (869,870) - страница 62
Защитная функция клятвы врача, гласящей, что он никогда не предпримет ничего, что заведомо повредит больному или может привести к смерти больного, образно говоря, симметрична. Она нужна не одной из сторон, а обеим сторонам. Малейшее отклонение от этого негласного контракта – и можно ставить точку на хороших отношениях сотен миллионов больных с миллионами врачей по всему миру.
«Клятва Гиппократа» – это вроде обоюдного оберега, сказал бы антрополог. Ее публичность важна. Ведь клятву можно было бы давать и молча, не афишируя. Подписал текст присяги – да и все. Обыкновенная корпоративная формальность.
Однако то обстоятельство, что общество весьма и весьма наслышано о знаменитой «клятве Гиппократа» и ему периодически напоминают о ней, позволяет внимательно вглядеться в другую сторону медали. Пациент знаето клятве, он уверен во враче. И врач защищен. Даже если совершит случайную (подчеркиваю: случайную) медицинскую ошибку. А от нее не застрахован никто – ни гений, ни везунчик.
Так вот, если право на эвтаназию будет утверждено за медиками законодательно, это мигом сдвинет вышеупомянутое шаткое равновесие – симметрию безопасности.
Да, быть может, человек имеет право умереть добровольно – это весьма сложный философский вопрос. Но когда говорят о том, что за осуществление этого права должны быть ответственны медики, я вижу, что медиков просто подставляют.
Страдания бедняги, подключенного к аппарату, действуют на нервы. Полно, да жизнь ли это? Растительное существование недостойно человека. «Большинство рассуждающих об этом просто лицемерят. Ибо в действительности эвтаназия широко практикуется в больницах для неимущих1 .»
– говорит Ионеско в «Дневнике гражданина поневоле». Как нельзя лучше сказанное им подходит к России: знаю случаи, когда сестры воровали наркотические препараты, а безнадежным больным кололи воду.
Несколько иное – последняя помощь горячо любимому родному человеку. Можно и не открывать «Семью Тибо», семейную сагу Мартена дю Гара, на страницах которой врач Антуан делает инъекцию своему агонизирующему отцу. Я сталкивался с подобным в жизни. Медсестра реанимации, ухаживая за безнадежной родственницей восьмидесяти трех лет, призналась, что ввела ей смертельную дозу снотворного. «Зачем ее душе и телу мучиться, расставаясь! Ведь ее дух уже давно на небесах!» – плакала девушка.
Надо извериться во всем, чтобы поступить так. Или, наоборот, иметь много-много любви и веры… Но, задаю я себе вопрос, если бы то же самое совершила чужая, цинично ссылающаяся на закон холодножестокая докторица?
«В одном из немецких университетов, – продолжает Ионеско, – занятия ведет профессор-калека. У него врожденный порок костей. Он родился в пору нацизма, и мать прятала его, потому что гитлеровские врачи, генетики, биологи и социологи тоже не соглашались с тем, чтобы он жил. Эвтаназия для стариков, для калек, для инвалидов, аборт – это все часть целого комплекса: презрение к жизни, презрение к человеку, презрение к метафизике, презрение к личности; прежде всего общество, прежде всего здоровье нации, расы – все это напоминает нам гитлеровский миропорядок, и все это является частью тоталитарной «морали»… Единственное, чего хотелось бы мне, это чтобы эвтаназия практиковалась на самих эвтаназистах».
Посмотрим правде в глаза. Медики в наши дни оказались заложниками и жертвами собственных сказочных технических возможностей. А что будет завтра? Сегодня микрохирургия и лазеры, клонирование животных, генная инженерия, искусственное выращивание и пересадка органов, косметические операции и омоложение организма, врач творит чудеса. Но, как ученик чародея из одноименной баллады Гете, не может заткнуть фонтан и остановить хоть на время поток сметающих психологическую защиту новшеств.
К тому же общество, снабдившее врачей сказочной по возможностям техникой для продления жизни, эгоистично требует от них умения вовремя «распорядиться» ею. Мое личное мнение: рухнет последняя плотина, если эвтаназия будет признана законной. Видимо, это как раз хорошо понял американский суд.