Знание-сила, 2005 № 08 (938) - страница 14

Это плата за прогресс: развиваясь, мы теряем многое из того, что так дорого нам сегодня. И со временем мы будем так же умиляться, восторгаться открытостью, гостеприимством, глубиной и насыщенностью отношений между людьми в культурах, идущих за нами.

Компания

В польском языке сфера приязненных, но не родственных отношений описывается тремя основными словами: не одним, как в английском, но и не пятью, как в русском. Если принять образ одноколейной дороги, по которой Америка мчится во всю прыть, а патриархальная Россия плетется где-то в хвосте, то получается, что Польша на пути к прогрессу находится где-то примерно между ними.

Впрочем, разве дружба — составная часть патриархальной культуры с ее роевым, родовым социальным устройством? Ценность личности в таком социуме не слишком высока, а дружба вся основана на личностном начале Это отношения людей, осознающих себя, свой внутренний мир как неоспоримую ценность и уважающих это в другом человеке. Это скорее элемент культуры нового времени; но всегда достаточно узкого, со временем расширяющегося круга людей, понимающих и принимающих ценность личности и приватной жизни. Так было у нас, так же было и в Европе.

Так же, но не вполне. Политическая борьба, борьба за собственность и за права личности разворачивалась в Европе; лишенные такой бурной и содержательной политической и общественной жизни граждане Российской империи уходили в приватную жизнь, культивируя дружбу как тесное пространство личной свободы и безопасности. Советский режим, приводит Вежбипка мнение обществоведов, лишь усилил это, в какой-то степени превратив дружеские отношения, отношения единомыслия, поддержки, взаимопомощи, условием выживания не только диссидентов, но и вообще всех, кто сохранил склонность и вкус к самостоятельному мышлению.

Михаил Светлов с товарищами, 1920 г

Однако Вежбицка приводит и противоположное мнение других обществоведов, считающих, что советский тоталитарный режим мощно и небезуспешно поработал над развалом любых общностей, любых межличностных отношений, от семейных до дружеских, товарищеских, даже просто приятельских. Он насильственно возвращал общество к роевой жизни патриархальности или добивался его полной атомизации.

В любом случае это наша и только наша история, несводимая к точке на одномерной шкале. Как и история Польши — трижды растерзанной, на века лишенной государственности, сохранявшейся это время как единое целое только в мечтах, и тем не менее сохранившая себя и вновь ставшая единым целым. Сыграла в этой истории свою роль долго — до сих пор — сохранившаяся способность к глубоким, тесным, ответственным отношениям между людьми? Несомненно: именно в этом приватном пространстве хранилась, оттачивалась и уточнялась, передавалась из поколения в поколение мечта и многое более конкретное: язык, предания, общенациональные ценности.

Сам материал, приводимый Вежбицкой, кажется, сопротивляется простенькой схеме строго стадиального развития и однозначно понимаемого прогресса. Особенно это видно на истории с австралийским "mate", их, австралийским пониманием коллективизма.

Вроде бы давно всеми проговорено, что коллективизм — вещь. несомненно, хорошая, но почему-то свойственная в основном более или менее отсталым обществам. Собственно, из роевой патриархальной жизни он и был взят, малость подновлен, одухотворен, насыщен новой лексикой и двинут в коммунистическую идеологию, в рабочее движение, в советский быт, правильно организуемый партией и правительством. При этом намеренно были спутаны и связаны в один узел веши практически противоположные: дружба, то есть интимные отношения между двумя-тремя личностями, и коллективизм, в котором личность растворялась и за это награждалась безответственностью, а ежели не поддавалась растворению, то изгонялась.

Так вот, Вежбицка считает, что в отношениях между людьми для австралийцев ключевое и самое ценное понятие — "mate", что-то вроде нашего мужского товарищества, но устроенного на иных принципах. Оно стало для них таким важным во времена и в условиях освоения континента, когда взаимная поддержка была необходима для выживания. Это была тяжелая и опасная, исключительно мужская работа — и "mate" до сих пор вообще не включает женщин. ""Му mate" всегда мужчина. Женщина может быть моей девчонкой, моей птичкой, моей хорошей, моей капелькой, моей возлюбленной или моей женой, но она никогда не бывает "my mate"",— объяснял австралиец одному этнологу в шестидесятые годы прошлого века.