Знание-сила, 2008 № 03 (969) - страница 13
Это — с одной стороны.
А с другой — российская Конституция отличается чрезмерной концентрацией власти в руках президента, который формально не отнесен ни к одной из ветвей власти, а по сути (по смыслу Конституции) возвышается над ними всеми.
Он вдобавок фактически возглавляет оба подразделения раздвоенной исполнительной власти: внеконституционную, никому, кроме него, не подотчетную и никем не контролируемую собственную администрацию и правительство как таковое. Формально парламент может отправить в отставку правительство, но практически оно от него не зависит и для него неуязвимо: процедура отставки премьера и правительства по требованию Думы обставлена такими условиями, что становится слишком рискованным предприятием для депутатов.
Конституция не помешала выстраивать систему власти, поразительным образом напоминающую коммунистическую. Аналог администрации президента — аппарат ЦК КПСС. Совет безопасности, включающий всех высших иерархов, напоминает политбюро. Правительство, как и в СССР, — технический орган, реализующий политику, которую оно не вырабатывает, а получает в виде предписаний. Различие, пожалуй, заключается лишь в том, что ЦК КПСС и политбюро были хотя бы номинально выборными органами КПСС, а президентская администрация формируется без всяких избирательных процедуры. Сравнение завершает введенный после 2004 года порядок назначения губернаторов сверху — точь в точь как некогда утверждали секретарей обкомов.
Однако и в американской политической системе подчас исключительную роль играют советники президента, конституцией не предусмотренные, во французской — президент имеет ничем не ограниченное право распускать парламент и назначать новые выборы. Так что наш президент со своими конституционными полномочиями не очень выделяется на фоне государственного устройства президентских и президентско-парламентских республик в демократических странах. Реальная проблема — в отсутствии значимых сдержек и противовесов президентской власти. Система наша не столько «сверхпрезидентская», сколько «недопарламентская».
По новой Конституции парламент перестал быть контрольным органом. Потерял право назначать референдум. Его законодательная инициатива по бюджетным, налоговым, кредитным делам скована ожиданием заключений правительства. Совет Федерации — верхняя палата парламента — со второго созыва стал не избираемым, а назначаемым.
Создатели Конституции ограничили права и других органов государственной власти. Судебная система так и не стала независимой и самостоятельной. Конституционный суд потерял право по собственной инициативе рассматривать вопросы о конституционности законов и иных нормативных актов; ограничено право граждан обращаться в Конституционный суд с запросами.
В начале 90-х годов многие из региональных органов власти выпадали из общего конституционного поля: президент и парламент, конкурируя за их расположение, в своих проектах Конституции во многом шли им навстречу: Федерация выстраивалась не как конституционная, а договорноконституционная. Теперь большинство этих уступок было отыграно назад; мало того: отсутствие в Конституции ряда важных гарантий федеративного устройства, по сути, восстановило унитарное государство.
Норма о самостоятельности органов местного самоуправления есть в Конституции: они не входят в систему органов государственной власти. Но в ней не обозначен ни территориальный, ни политический и административный ареал, на который распространяется компетенция МСУ, — и его теснят государственные структуры. Не гарантирована и их экономическая база. Тем самым заблокировано развитие структур, где властные отношения переплетаются с самоорганизацией гражданского общества.
Вернемся к тому, с чего начали: при всех самых современных правах и свободах, заявленных в действующей Конституции, человек все чаще чувствует себя бесправным перед лицом государства, воплощенного в коррумпированном чиновнике или милиционере, гаишнике, в суде, в любом государственном учреждении. Но, как это ни странно, такое положение многих, кажется, устраивает. На наших глазах возрождается своего рода негласный общественный договор, действовавший и при советской власти. Помните: вы делаете вид, что нам платите, а мы делаем вид, что работаем. Теперь это выглядит немного иначе. Государство усиленно делает вид, например, что борется с коррупцией, хотя не идет на наиболее осмысленный, эффективный и очевидный шаг: не отнимает у чиновника разрешительных функций, которыми тот может торговать — и торгует. Но и российский гражданин не слишком настаивает на этом: в системе взяток и взаимных услуг он ориентируется и хоть как-то может решать свои проблемы, а в эффективность чиновника, ничем не вознагражденного, решительно не верит. Граждане видят беспредел милиции — но до недавнего времени были убеждены, что иначе, «по закону», с преступностью покончить невозможно. И только в последнее время до многих начинает доходить, что беспредел милиции ничем не лучше, если не хуже бандитского.