Знание-сила, 2008 № 03 (969) - страница 14

Случаются события, дающие проблески надежды. Это, например, согласованное выступление автомобилистов всей страны, вступившихся за водителя, назначенного виновником аварии машины губернатора, которая мчалась, как обычно, с огромным превышением дозволенной скорости, — и они победили, человек был оправдан.

Это существование островков гражданского общества в некоторых, наиболее болезненных, точках — например, Комитетов солдатских матерей по всей стране.

Но все это — лишь отдельные эпизоды нашей общественной и политической жизни. А пока председатель Центральной избирательной комиссии — теоретически никому не подконтрольного органа — ходит к президенту с отчетом, что в принципе невозможно ни в одной демократической стране. Суды принимают неправовые решения.

Надо ли менять Конституцию? Возможно, мы к этому когда-нибудь придем. Но значительно актуальнее другое. Менять надо наше отношение к самим себе, к чиновнику и политику, к государству. Создавать и укреплять структуры гражданского общества — независимые от государства. Учиться отстаивать свои конституционные права. Ничего не принимать на веру и не участвовать в показушных кампаниях. Не принимать имитацию выборов за народное волеизъявление. Становиться народом, а не населением. Это долгий и трудный путь. Но только тогда и Конституция займет достойное место в нашей жизни.

Записала И.П.

Александр Даниэль

Андрей Логвин. Плакат к 53-й годовщине Всеобщей декларации прав человека. По инициативе ООН

Идея права, идея прав человека могут двигать людьми.

Об этом свидетельствуют судьбы советских диссидентов 1960-1980-х годов. На вопросы нашего корреспондента отвечает Александр Даниэль, руководитель исследовательской программы «История советских диссидентов и правозащитного движения в СССР» Научно-информационного и просветительского центра «Мемориал».

—Диссидентов в СССР часто именуют правозащитниками — почему?

— Вообще-то, слово «диссидент» означает «несогласный», не более того. Когда говорят о советских диссидентах, то, как правило, имеют в виду тех, кто как-то это свое несогласие проявлял. Их было не так уж мало, и все они были очень разные.

Правозащитниками же обычно называют группу людей, которые начали открыто протестовать против политических преследований в СССР, а затем стали собирать и распространять информацию об этих преследованиях. Эта группа сложилась во второй половине 1960-х. Активных правозащитников было совсем немного: за все годы, с 1966-го по начало 1980-х, их наберется, наверное, не больше одной-двух сотен. Но они сыграли особую, очень важную роль в истории всего советского диссидентства. Они выработали для себя несколько принципиальных установок, которые были в основном приняты остальными диссидентами: и «националистами», и «религиозниками», и «отказниками» — всеми.

Андрей Амальрик

Слева направо: Андрей Синявский, Виктор Калниньш. Стоит Юлий Даниэль. Москва, 1972 г.

— Какие это установки?

— Отказ от насилия в любой форме — раз.

Игнорирование негласных запретов — два. Такие запреты, как вы помните, определяли жизнь советских людей в гораздо большей степени, чем официальные законы. А правозащитники — и за ними остальные диссиденты — стали исходить из принципа: «разрешено все, что не запрещено законом». Как сформулировал Андрей Амальрик, они сделали гениально простую вещь — в несвободной стране начали вести себя как свободные люди.

Наконец, они говорили с государством языком права: ведь, преследуя инакомыслящих, власть нарушала собственное законодательство и ущемляла конституционные права граждан. Очень скоро этот язык стал общим «эсперанто» и для всех остальных диссидентов.

— А кто это — «остальные»?

— Началось все с протестов против вмешательства государства в дела культуры. Вокруг чего разгорались интеллигентские страсти в конце пятидесятых? Не вокруг «политики», а вокруг истории с пастернаковским «Доктором Живаго», повести Дудинцева «Не хлебом единым», сборников «Литературная Москва» и «Тарусские страницы», вокруг выставки авангардистов в Манеже. Потенциал протеста копился, копился и прорвался, когда начались «литературные процессы»: дело Бродского, дело Синявского и Даниэля. Именно это сплотило несколько десятков московских интеллигентов вокруг концепции прав человека и привело к возникновению правозащитного движения.