Золотой куполок - страница 14

Вася задрёмывал, черные квадраты окон, со всех сторон окружившие его, начинали выстраиваться в хоровод и будто поплыли вокруг…

— Чаёк попивашь? — спросил дедушка Митрий, — эх ты, внучек, внучек… Чо ж ты, под забором-то? Учили мы тя, учили, всё думали: толк-от будет.

— Деда, а ты как здесь оказался? — спросил Вася с недоумением. — Может, выпьешь чайку, раз пришел?… Я твоего заварил — пользительного…

— Налей, погреюсь… Самовар, гляжу, от бабы Мани упёр? Эх, Васька, Васька, в городе научился чужое-то брать.

— Да зачем он ей! Всё равно распаялся, а я починил…

— Починил — дак и отдай! Я сам его сколь раз лудил, но не себе ж забирал. Ты чо, Васька?

— Отдам, деда, отдам… У меня денег-то теперь много будет…

— ДолжОным не будь, а деньги — пустое, щас есть, щас нету… должОным остаться страшно…

И исчез дедушка Митрий. Козунеткин открыл глаза, выглянул в окошко, — чёрный квадрат городского неба светлел.

А Васе стало очень одиноко, так грустно, что из глаз чуть слёзы не покатились. «Один вот, никому не нужен, сижу тут непонятно зачем… Вон вокруг сколько людей живет, — он скользил взглядом по темным окнам, — и каждый сам по себе, и никому друг до друга дела нет. Вытащили на носилках одного… И увезли… И все дела, а человек, может, помер. Никто не проводил, и свет в окнах нигде не зажгли… Так и меня свезут…»

Всё лето работали художники в бассейне у «серого». Серый, он же Викентий Витальевич, сын депутата городской Думы, частым присутствием не мешал. Появится раз в неделю, а то и в две, поглядит, чаще молча, отойдет на другую сторону — посмотрит оттуда, издали, иногда похвалит:

— Эээ, уважаемые… хорошо, мне нравится… и мальчики такие… эээ, тёплые получаются.

— Стараемся, Викентий Виталич! Думаю, скоро закончим, ну, дней десять ещё, — ответствовал Леня Аркантов, выступающий в роли прораба.

— Вижу, вижу… эээ… — мямлил. И уходил.

Бассейн строен при бане. Квадратная яма, выложенная чёрным кафелем, водой ещё не заполнена, и на дне расположился Андрей с ведрами и корытом для приготовления клеевых растворов. Ему, живописцу, поручили составлять растворы, да иногда просили глянуть — тот ли оттенок выложили, что он и делал, отходя к противоположной стене.

Работа близилась к завершению. Способствовала и сухая жаркая погода, стоявшая на Москве.

В душе Андрей жалел, что ввязался в это дело. Уговорил Лёня, посулив хорошие деньги. «Глупо отказываться, старичок, в наше время. И потом, я же тебе не гешефт какой-нибудь предлагаю, а работу. Тяжелую, конечно, пыльную, но ведь не за здорово живёшь… Да и развеешься, а то — поплохел совсем»…

Но развеяться не получалось, — и нынче Андрей чувствовал себя не в своей тарелке. Вся эта работа ему не нравилась, — протестовала душа и ныла от раздрая.

С одной стороны, деньги нужны: оплатить мастерскую, краски, кисти, да и самому питаться чем-то, — как бы ни ограничивал свои гастрономические запросы Андрей, но два раза в день всё же есть надо. А главное-то было в том, что, приходя после работы уставшим, с ноющими от физической нагрузки пальцами, никак не взяться за кисти, да не оставалось и времени.

Этюд, так удачно написанный весной на Шередари, светился в углу мастерской фантастическим светом и звал, звал перенести виденное чудо на большую картину, которую Андрей сразу же и начал ещё по весне.

Но добиться той передачи света, как на этюде, не удавалось, и именно это отсутствие мастерства ли, вдохновения ли тревожило душу художника сильнее всего. «Ну, как же так? — мысленно задавал вопрос сам себе, — почему не получается? Ведь вот он, этюд, — сияет. Это же я сделал, сам… Но сам ли? Кто водил моей рукой в тот день? Кто вдохнул чудо света в мои краски? — Мысли не давали покоя, тревожили и пугали. — А вдруг — всё! Поплохел, закончился, в потолок упёрся и выше не взлететь»?

Картина не получалась, не шла, и это тоже явилось причиной, почему Андрей согласился помогать товарищам в бассейне.

Мешать цемент и клеевой раствор, расположившись на дне ямы, довольно комфортно — в жару здесь прохладно, да и разговоры не отвлекали. Андрей, находясь весь день вместе с Аркантовым и Козунеткиным, существовал как бы и отдельно от них. Он мог думать о своем, и это устраивало его.