Золотой поезд - страница 19

- Нашел для меня дело! - сказал Запрягаев.

- Потерпи. Теперь для нас выгодно, чтобы поезд был на виду. Собьем со следа. Ты выставь внешние караулы, делай вид, что в поезде по-прежнему находится золото.

- Значит, завтра ты снова в путь? - спросил Запрягаев.

- Да.

- А что с эсерами?

- Воздвиженского без меня не трогай, пусть пофорсит. Пустые вагоны могут стеречь и эсеры…

Впервые за трое суток отдыхали дружинники. Одни отсыпались за бессонные ночи, другие строчили письма своим в Екатеринбург. Был теплый летний вечер. Запрягаев с тремя ребятами мурлыкал сибирскую песенку:

Белозипунников, левый эсер, с рыжеватой бородкой и с нависшими веками, в офицерской фуражке, неведомо где раздобытой, стоит у зеркального стекла вагона и смотрит в далекий лес. В его приземистой фигуре есть что-то похожее на бывшего царя. Вернее, Белозипунников похож на дешевый царский портрет. На нем солдатские обмотки, рваные штаны и башмаки. Но сейчас с платформы видна только верхняя половина его туловища. Офицерская же фуражка, пушистые усы и круглая борода привлекают внимание прохожих.

Мешочники, потерпевшие утром неудачу, в течение всего дня следят за прибывшим поездом.

- Гликося, гликося, Спиридон Вахромеевич, - неуж чаря везут? - с испугом кричит баба с котомкой на спине.

- Чего треплешь? Какой там царь? Шары-то вылупила.

- Да вона. Тамо. Истинный бог - он!

Мешочник, взглянув на Белозипунникова, вздрогнул от неожиданности и сам зашептал бабе:

- И в сам деле он. А ну-ка убирай скорей ноги, старуха.

Через полчаса на станции прошел слух о том, что большевики везут неизвестно куда царя и царскую семью.

Ставни домов закрыты. Калитки замкнуты на крепкие замки. Город крепко спит. Спят караульщики - не слышно их стукалок. Тихо и мертво кругом.

С шумом распахнулись ворота комиссариата. По заснувшей улице защелкали о булыжники мостовой железные подковы. Отряд всадников сломя голову промчался по улице и вмиг оцепил близлежащий квартал.

- Вставай!

- Открывай! - послышались крики всадников и неистовый стук кнутовищами по закрытым дверям и калиткам.

- Спаси, господи! - зашептали за ставнями и зашлепали туфлями.

- Опять облава!

- И все ловят, и все ловят кого-то.

Неодетые, в одном белье, бледные от испуга люди с трудом открывали двери своих душных и тесных домов.

Кавалеристы шумно врывались в квартиры. В затхлых комнатах запахло прелой кожей и лошадиным потом.

- Нет у нас никого. Нету ничего, - жалобно вздыхали хозяева и тащили ключи от сундуков, шкафов и чуланов.

- Кошек!

- Кошек! - кричали кавалеристы обалдевшим и ничего не понимающим хозяевам.

- На кухню!

- На печках! - скомандовал старший, и сам принялся обшаривать крашеные деревянные полати, пугая важных усатых тараканов, в панике падающих на пол.

Через минуту в его руках извивалась пестрая кошка. Он опрометью бросился вон из комнаты, опрокинув по дороге табурет со стоявшем на нем тазом. Его товарищи вместе с ним выскочили на улицу и, вскочив на лошадей, понеслись обратно.

- Маруську, Маруську взяли! - пронзительно вдруг закричала хозяйка.

Целый день пришлось пробыть Реброву в городе, и только к часу ночи вернулся он к эшелону. Едва-едва он забылся в полусне, как застучали в его куле.

- Ребров, от комиссара нарочный!

- В чем дело?! - вскричал Ребров.

Уже по дороге в машине нарочный взволнованно объяснил Реброву, что в городе тревога. Комиссар спешно выехал в комиссариат.

- Налет? Нападение? - спрашивал Ребров.

- Не знаю. Комиссар вызвал отряд, - рассказывал нарочный.

Здание бывшей семинарии было почти все освещено, когда к нему подъехали Ребров с нарочным.

Комиссар бросился навстречу и потянул Реброва в комнату, где лежали деньги.

- Рви скорей печати!

- Зачем?

- Крысы!

- Какие крысы?

- Крысы едят мешки с деньгами.

- Что ты брешешь?

- Не брешу. Часовой услыхал шум, поднял тревогу, а без тебя войти нельзя. Да двигайся ты скорей! На мне ответственность за их целость!

Ребров сорвал печати и открыл дверь. Схватил первый попавшийся под руку мешок, из-под него выскочила большая рыжая крыса и скрылась под грудой мешков. Все было цело, только один мешок был прогрызен, и радужные бумажки виднелись изнутри.