Зона любви - страница 39

Еще главный Спасатель душ меня очень волновал в этом вопросе.

Он, по известной легенде, был девственник. Хотя это сомнительно… С его-то страстью, энергией, жаждой жизни… Вот жены и детей у него точно не должно было быть. Революционеры по понятию не могут заводить семьи. Семья и спасение душ — не совместимы.

Я доподлинно знаю только одного приличного девственника. Это великий Андерсен. Он деткам сказки писал, чистые и мудрые. Поэтому у него одно с другим гармонично сочеталось.

Но Спасатель душ со всем человечеством разговаривал, а человечество в практической жизни сказкам не сильно верит. Впрочем, в его сказочку про Царствие Божье отчасти поверило… Слишком заманчивые открывались перспективы.

В общем, много в мире тайн. И не все нам суждено разгадать.

Я же постараюсь не мусорить в окружающем пространстве своими тайнами, я всё о себе расскажу доподлинно, ничего утаивать не стану, так как службу несу в ином Храме. Имя ему: Как-Было-На-Самом-Деле.

А на самом деле, в девственности я не вижу никакого достоинства. Любое глумление над плотью чревато последствиями. И где-нибудь отольется чрезмерное воздержание страшными безобразиями. Поэтому проститутка несет миру пользу. Она, с риском для здоровья и жизни, принимает на себя всю тяжесть человеческого порока. А это достойно, если не уважения, (хотя, почему бы и нет?) то высокой оплаты.

Для творческой личности, вообще, воздержание равносильно медленной казни. Что такой голубок сможет миру поведать?

После оргии, устроенной моим лучшим другом, который жил своими понятиями и плевал на Высший Разум, в общем, и целом, и на спасение души в частности, я опять провалился в яму.

Водка — напиток гуманный — дает организму необходимую паузу. Иначе с моей впечатлительностью и бешеной энергией я преждевременно оказался бы у вас, ребята, на самых высоких и мягких нарах…

Разбудила меня проститутка:

— Юра, где мои сапоги?

— Что, собралась слинять, по-тихому?

— Пожалуйста, отпусти меня…

Черт, и проститутки от меня разбегаются…

— Они на кухне, за столом.

Когда мы пришли, я предпринял попытку не наступать на одни грабли дважды. Средство простое и достаточно эффективное — антикидалово — без сапог далеко не убежишь.

Я запер за ней дверь и налил еще гуманного напитка.

«Для первого раза достаточно,» — решил я.

Самое горестное возраженье,

я его скрыл от вас: жизнь куда как скучна,

отбросьте ее, чтоб она снова вкус обрела!

Но я никогда не останавливаюсь на полпути.

Любое дело нужно доводить до конца. Взялся за нож — бей. А иначе чего ты будешь стоить в этой жизни?

Денег была еще целая куча. Поэтому, отдохнув и приведя себя в божий вид, я вновь и вновь выходил на тропу порока.

Предводительствовал в походе мой обезумевший друг. Мне же уготована была роль наблюдателя.

Знаете таких чистоплюев и ссыкунов?

В Чечне кровь рекой, баб насилуют, а тут приезжает какой-нибудь дядюшка Майкл или того хуже — престарелый чувак из нашей «яблочной», везде протестующей и всем недовольной, прослойки, и наблюдает, то есть начинает боевым генералам о правах человека болты вкручивать. Его, естественно, посылают по матушке, да зря… Погорячились генералы. Гуманист и защитник прав оказался той еще вонючкой.

Так напылил в прессе и всяких там Международных сообществах, что генералы за голову схватились. То-то, наука вам, старым воякам, высказываешься публично — выбирай, бля, выражения — на тебя весь мир смотрит.

Я хоть и не был большим ссыкуном, (я был ссыкуном обычным) но чистоплюйство и морализм, привитый всей прошлой жизнью, не до конца изжил из организма. Один всю жизнь по капле выдавливал из себя раба, мне же уготована была иная работенка: выдавливать последствия этого выдавливания.

Короче, на тропу порока я вышел не до конца подготовленный. Не было во мне еще жизненно необходимого цинизма. Я все еще был чуть-чуть девственник.

Я выходил на Тверской…

Тогда еще богатство Родины берегли, не выгнали на задворки лучшие кадры страны. Власть с продажной любовью благополучно сосуществовала. Чувствовалось в них что-то родственное… Было в этом родстве сугубо наше, национальное. Буйство русской души в сочетании с непосредственностью и бесшабашностью. «А нам все по хую, мы ебанутые»… Вот мэрия с мэром, а вот сутенеры в малиннике. Аверс и реверс одного явления… Свобода и беспредел сплелись в едином экстазе.